Катаржина тяжело вздохнула.
– Война приносит много бед. Вскоре после того, как мы узнали о смерти Анджея, пана Болеслава парализовало, и у него отнялись ноги. Ведь Анджей остался у него единственным родным человеком после смерти жены, матери моего мужа. Он так надеялся, что мы с Анджеем подарим ему внука – продолжателя древнего рода шляхтичей, но бог не дал нам детей. – Катаржина смахнула слезу. – Сердце пана Болеслава не вынесло утрат. Мне бы пришлось трудно, если бы не селяне: конюх Тадеуш и его жена Малгожата – наша служанка и, конечно же, Гюнтер…
– Гюнтер?
– Да, старик управляющий. Он немец. Гюнтер воевал в германской армии еще при кайзере Вильгельме. В восемнадцатом году он возвращался после войны из России. Судьба занесла его в наши края. Наша служанка Ядвига нашла его лежащим у моста. У него был жар и опухла нога. Пан Болеслав велел принести его в дом. Нам удалось его вылечить, но за то время, пока он находился в усадьбе, между Ядвигой и ним возникла любовь. Он остался в усадьбе, женился на Ядвиге, выучил польский язык. Добрый нрав и ум сделали его уважаемым человеком в деревне. Пан Болеслав сделал его управляющим. Однако его счастье было недолгим, Ядвига умерла через полтора года при родах, не оставив ему детей. Он так и остался жить у нас, чтобы быть рядом с могилой возлюбленной… – После полуминутного молчания она продолжила: – Когда немцы захватили Польшу, Гюнтер стал нашим защитником. Перед вашим приходом на первом этаже усадьбы жили два офицера и несколько солдат. Мы не могли им отказать, иначе нас могли ждать неприятности. Возможно, они и позволили бы себе некоторые вольности по отношению ко мне, но уважение к Гюнтеру – фельдфебелю германской армии, награжденному железным крестом, уберегло меня от их посягательств на меня и наше имущество. К тому же Гюнтер сказал им, что я ношу траур по мужу, погибшему в тридцать девятом году. Теперь у меня нет человека ближе, чем он. Ближе был только мой муж – Катаржина бросила взгляд на фотографию. – Вы так на него похожи. Когда вы появились в доме, я подумала, что вернулся мой Анджей.
Скоморохов еще раз посмотрел на фотографию. Действительно, некоторое сходство между ним и покойным мужем Катаржины несомненно было. Она положила фотографию на место, подняла голову, посмотрела ему в глаза.
– Как вас зовут?
– Андрей.
Не сводя глаз с его лица, она взяла из его рук плитку шоколада и банку тушенки, поставила на письменный стол, произнесла:
– Андрей, Анджей, у вас даже имена схожие. Анджей – значит мужественный. Анджей был мужественным человеком, как и вы. А еще это имя в переводе с греческого языка означает «ангел», – Катаржина неожиданно перешла на «ты». – Я думаю, что ты и есть ангел, который спустился ко мне с небес в образе Анджея.
Её тонкие пальцы коснулись его свежевыбритой щеки. В голове Скоморохова зашумело, как от изрядной порции спиртного, его сильные руки охватили податливое тело женщины, но она вдруг освободилась из крепких объятий.
– Подожди.
Катаржина подошла к двери, закрыла её на щеколду, затем затушила свечи в подсвечнике. Солнце уже ушло за горизонт, а потому в комнате стало темно. Андрей услышал шорох одежды. Когда Катаржина снова подошла к нему, на ней была только ночная рубашка. Пахнущее духами и женщиной тело прильнуло к его груди. Он поднял ее на руки, понес к дивану. Спустя минуту их два стосковавшихся по ласке тела слились в одно…
Из комнаты Скоморохов вышел только через полтора часа. В темной столовой его поджидал Голота, Милованцев и Сурен Карапетян уже спали. Разглядев в темноте одессита, Андрей шепотом спросил:
– Ну как у вас, тихо?
– У нас тихо, а вот вы там наверху развлекались так, ше весь дом дрожал.
Скоморохов подошел к столу, взял свой автомат, направился к двери.
– Пойду, остальных проверю.
Голота вышел из комнаты вместе с ним, ухватил за рукав.
– Ну, как полька в постели?
Андрей выдернул руку из цепких пальцев одессита.
– Отстань.
– Я же тебе говорил, она безотказная, наверное, фрицев каждый день ублажала.
Скоморохов схватил Голоту за грудки, прижал к стене.
– Не говори про неё так. У неё немцы мужа убили в тридцать девятом.
– Полегче, сержант, я всё понял. И не надо делать нервов, я не барышня, шобы мине у стенки тискать. Помнешь лапсердак, и как тогда Сене Голоте показаться фрицам на глаза?
Скоморохов ослабил хватку, примирительно сказал:
– Извини.
– О чем речь, сержант, Сеня добрый, Сеня всё прощает. – Голота взялся за дверную ручку. – Пойду Карапетяна с Милованцевым охранять, шоб фрицы им спать не помешали.
Скоморохов миновал прихожую, вышел на улицу. Порыв холодного ветра ударил в лицо, но Андрею показалось, что на него обрушился поток безмерного счастья. Он всё еще ощущал теплоту её тела, запах волос, слышал её страстные слова: «Анджей, любимый! Ты мой ангел!» Он не знал, кому предназначались слова Катаржины, ему или её покойному мужу, но знал, что в его очерствевшую от невзгод душу снова вернулась любовь.
* * *Перед рассветом его разбудил Милованцев:
– Андрей! Похоже, что немцы уже рядом. Наблюдатель доложил, что заметил движение в лесу. За лесом стреляют. Скорее всего, наши подперли немцев, теперь они попрут на нас. В тылу тоже постреливают.
Скоморохов вскочил с пола, схватил автомат.
– Всем по местам! Я сейчас!
Он выбежал в прихожую, по лестнице взбежал на второй этаж, постучал в знакомую дверь. Когда она отварилась, перед ним стояла полусонная Катаржина в черном платье. Андрей обнял её за талию, быстро заговорил по-польски:
– Вам с Гюнтером надо спрятаться, скоро здесь может начаться бой!
– Хорошо, мы спрячемся в винном погребе под домом. Там крепкие каменные стены.
Скоморохов крепко прижал женщину к груди, горячо прошептал:
– Спасибо, ты сделала меня счастливым. Теперь и умирать не страшно.
Освободив её от объятий, он побежал вниз по ступенькам. Его снова ждал бой.
Немцы появились с рассветом. Неожиданности в этом не было. Их ждали. Чтобы предупредить появление неприятеля, за реку были отправлены разведчики. Они первыми столкнулись с передовым отрядом немцев и после короткой перестрелки отступили, чтобы предупредить своих. Следом за ними на окраине леса за рекой появились солдаты вермахта, но быстрой атаки не последовало. Милованцев предположил:
– Может, не рискнут идти на прорыв.
Скоморохов не согласился:
– Мы же в начале войны шли, а немцы вояки не хуже нас, хотя уже не те, что в сорок первом.
– Надо было взорвать мосты.
– Нельзя, нашей дивизии еще по ним наступать придется. Думаю…
Договорить Андрею не дал минометный обстрел немцев. Немцы били по позициям у моста и усадьбе. Три мины упали во дворе усадьбы. Первая «гостья» вреда не нанесла, а две других
