– Это ж надо, как мине крупно повезло. Не зря таки я одел на себя это железо.
Голота расстегнул ватник. К своему удивлению, Скоморохов увидел под ним старинную, местами тронутую ржавчиной кавалерийскую кирасу. Осколок мины застрял в металлическом нагруднике прямо напротив сердца.
– Повезло тебе, Сеня. Откуда у тебя кираса?
– На чердаке нашел, решил по назначению использовать. Как видишь, не зря. Я думал, мне хана, но, похоже, Господь Бог решил, что Сене Голоте еще стоит пожить на белом свете. Я-то что, а вот картину жалко. – Голота посмотрел на полотно со сценой охоты, пробитое осколком. – Такую красоту фрицы испортили.
– Давай подымайся, любитель живописи. Разлеживаться некогда, сейчас немцы в атаку пойдут. Видимо, до этого ждали, пока подойдут основные силы.
Скоморохов не ошибся: не успел закончиться минометный огонь, как немцы ринулись в наступление. Из леса выкатились четыре танка и тяжелый бронеавтомобиль «Пума». Два «Тигра», две «Пантеры» и «Пума» устремились к мосту. За ними следовала пехота. Когда первый танк подъехал к реке, на мосту неожиданно, словно вырос из-под земли, появился Гюнтер. Старик был в форме немецкого солдата времен Первой мировой войны, с боевыми наградами на груди. В его правой, поднятой вверх руке, была белая тряпка. Старый вояка шел прямо на танк, время от времени что-то выкрикивал на немецком языке. Похоже, что он уговаривал солдат вермахта сдаться и не проливать крови понапрасну. Ему ответил пулемет «Тигра». Гюнтер упал на настил моста. Танк, не сбавляя скорости, проехал по телу старика. Скоморохов стиснул зубы, он вспомнил, как Катаржина рассказывала, что там же, у моста, его нашла и спасла служанка, а теперь отыскала смерть.
Будто бы в отместку за смерть старика громыхнули гаубицы «Зверобоев» и пушка «Т-34», их поддержали огнем штурмовики. Первым загорелся «Тигр» на мосту. Бронированная махина замерла, преграждая путь другим танкам. Следом за ней от попадания крупнокалиберного снаряда сорвало башню с «Пантеры». Два остальных танка и бронеавтомобиль «Пума» предпочли скрыться в лесу. Вслед за «зверинцем» подались и немецкие пехотинцы. Два десятка гитлеровских вояк осталось лежать на льду речки.
Бой на участке роты Рукавицына затих, теперь, получив отпор здесь, немцы рвались через мост у деревни, но и там им не удалось прорваться. Судя по тому, что канонада в тылу окруженной немецкой группировки становилась всё ближе, и там дела у них обстояли не самым лучшим образом. Но и собственный тыл у штурмовиков был не безопасен.
Следующую попытку противник предпринял через полчаса. Все повторилось, только теперь к минометам прибавился огонь немецких пушек. Немецкие наблюдатели видели, что из усадьбы не стреляли, а потому сосредоточили огонь на позициях роты у моста, развалинах замка и укрытых в лесу самоходках. Черный столб дыма в лесу указал, что немецким артиллеристам удалось поразить одну из самоходок. Немало досталось и штурмовикам. Скоморохов видел, как вместе с пулеметом ДШК был уничтожен его расчет, как перевернуло от взрыва трофейную немецкую пушку, как гибли у реки его товарищи.
– Пристрелялись, собаки! – зло произнес Карапетян и выругался по-армянски.
Голота скрипнул зубами:
– Ничего, Сурен, мы им ответим!
И ответили. В этот раз немцы пошли в атаку большими силами. Теперь, изрядно потрепанному непрерывными боями батальону, было не просто противостоять противнику, который численно его превосходил. Теперь многое зависело от того, к кому скорее придет помощь, к окруженным немцам или к штурмовому батальону. Дивизия Красной армии оказалась проворнее. Андрею Скоморохову показалось чудом, когда неожиданно для своих и чужих из-за деревни ударили «катюши». Залп следовал за залпом. Берег реки превратился для солдат вермахта в ад. «Катюши» поддержали огнем самоходки и штурмовики. Немцы в панике бросились к лесу, оставляя у реки горящую технику и множество убитых и раненых солдат. Но смертоносный испепеляющий огонь гвардейских реактивных минометов достал их и здесь. Короткий, но интенсивный обстрел заставил немцев прекратить атаки. Теперь им самим пришлось обороняться от непрестанно наседающих на них подразделений дивизии Красной армии. Но несмотря на упорное сопротивление, кольцо окружения сжималось всё больше. Через час стрельба неожиданно прекратилась, из леса вышли два офицера вермахта и солдат с белым флажком. Неспешным шагом они направились к мосту. Стало понятно – немцы сдаются. Еще через пятнадцать минут из леса потянулись группы немецких солдат и офицеров. Они складывали оружие на берегу и с поднятыми вверх руками переходили по мосту на другую сторону, где строились в колонну. С каждой минутой колонна пленных становилась все больше и растянулась от моста до усадьбы. Скоморохов стоял у ворот, курил и глядел на немецких солдат, но перед глазами стояла совсем иная картина, воспоминания отбросили его в лето сорок первого. Он вновь шел по пыльной дороге в нескончаемой колонне красноармейцев под Уманью. Пальцы сильнее сжали автомат, нестерпимо захотелось нажать на спусковой крючок… Один из пленных, молодой немец в пилотке, с перепачканными сажей руками и лицом, вышел из колонны, подошел, жестом попросил закурить. Рука Скоморохова непроизвольно потянулась к пачке трофейных немецких сигарет. Он достал одну, протянул немцу. Немец прикурил, закашлялся, поблагодарил по-немецки, вернулся к товарищам. Скоморохов снова оказался под Уманью и снова увидел мордастого немца на танке, который разбрасывал, словно собакам, куски хлеба голодным красноармейцам на обочине… От воспоминаний его отвлек младший лейтенант Рукавицын:
– Что, Скоморохов, немцами любуешься?
– Чего ими любоваться, фрицы не девки.
– Это верно. У нас с ними, в отличие от девок, разговор иной, а потому собирай своих бойцов, нам дан приказ идти на помощь части батальона, которая сдерживает немцев у нас в тылу. Отсюда недалеко, километров пять будет.
– Как добираться? Пешим порядком? Немцы наш «студебеккер» угробили.
– Сейчас к вам танк пришлю, сажай бойцов на него и вместе с ротой вперед.
Стоило Рукавицину уйти, Скоморохов побежал в дом. Дверь в винный погреб находилась рядом с каморкой Гюнтера. Андрей вошел в погреб.
Она сидела одна, в темноте и сырости, на старом бочонке из-под вина. Луч фонарика осветил её фигуру в сером пальто и платке, её испуганное лицо. Андрей подошел к Катаржине, поднял за плечи. Ее тело сотрясала
