– Но ведь в России нет меди?
– И серебра тоже нет, но медь я буду покупать у тебя. А еще отличное шведское железо. Довольно богатеть только тем, у кого есть серебро, этот презренный металл, по божьему недосмотру именуемый благородным. Медь и железо – вот основа нового мира, и он будет принадлежать нам!
– Хорошо сказано, брат мой, а что у тебя есть на продажу?
– О, Густав, Россия – очень богатая страна. В ней есть хлеб, сало, кожи, пенька, пушнина и много чего еще. Но помимо этого через мои земли идет путь в Персию и Индию. Ты себе не представляешь, сколько там всего!
– Не может быть… – икнув, пьяно пробормотал король, – а почему мы еще не там?..
– Потому что для этого нам нужен мир! Причем весь.
Увы, Густав был уже неспособен оценить мою иронию и, уткнувшись лицом в стол, тихонько заснул. Выйдя из комнаты и поманив рукой Романова и Буйносова, я велел им перенести короля на постель. Надеюсь, он утром не забудет своих благородных обещаний. Все-таки бедолага-кузен довольно вовремя умер. Хотя мне и жаль, что не застал Катарину с сыном, но отсутствие Акселя дорогого стоит. Нужно ковать железо, пока оно горячо, и не отходить при этом от кассы.
Утро ознаменовалось приездом придворных, увезших сконфуженного короля и доставивших лошадей с конюшни для нашего торжественного въезда. Быстро подкрепившись и надев самые нарядные кафтаны, случившиеся у нас с собой, мы двинулись к дворцу. Впереди нашего шествия выступал королевский глашатай с двумя горнистами. Его задачей было оповещать жителей о том, кто именно осчастливил своим посещением шведскую столицу, а горнисты после каждого объявления довольно фальшиво гнусавили на своих инструментах. Следом ехал торжественный эскорт из драбантов шведского короля, во главе с королевским адъютантом. За ними во всей красе гарцевало мое величество, переодевшееся ради такого случая в богатую затканную золотом ферязь и соболью шапку. Следом ехали рынды в черных кафтанах с орлами, а за ними четыре московских дворянина с саблями наголо. Для остальных скуповатые шведы лошадей не прислали. Замыкали процессию знаменосцы с шведскими и мекленбургскими знаменами. Как ни странно, все улицы были забиты приветствующими меня жителями Стокгольма. Бог весть, что было тому причиной. Может, бедная на развлечения жизнь, а может, искренняя благодарность за прежние победы над датчанами. Во всяком случае, хотелось, чтобы последнее. Тем более что выглядели простые жители вполне искренними.
При въезде на территорию дворца ударили пушки, и я, в последний раз махнув рукой столичным обывателям, въехал во двор. Отдав поводья ливрейным слугам, мы поправили одежду и под звуки фанфар двинулись по лестнице.
– Эко тебя, государь, свеи приветствуют, – заметил, улучив минутку, Романов, – видать, любят.
– Эх, Миша, – усмехнувшись, отвечал ему я, – если бы мы медведя ученого привезли, да он им тут сплясал под дудку, куда как больше народу бы собралось.
Я когда-то жил в этом дворце, и его убранство было для меня привычным, а вот Мишка и Семен явно оказались под впечатлением. Их королевские величества Густав Адольф и королева-мать Кристина вышли встречать нас вместе, окруженные своими придворными. Вид у короля был приподнятый, а вот ее величество смотрела косо. Хотя что с нее взять, теща – она и в Швеции теща.
Проговорив все положенные случаю приветствия и милостиво кивнув на поклоны придворных, мы сели в принесенные нам кресла. Мы – это я, король и королева-мать. Остальные рылом не вышли и, что называется, стояли пешком. В числе остальных были двое моих знакомых по прежним временам. Старый граф Юленшерна и священник, в котором я узнал теперь уже епископа Глюка. Единственной дамой, допущенной в нашу компанию, была графиня Браге, которой король тут же уступил свое кресло и непринужденно присел подле нее. Увидев это, королева Кристина недовольно зыркнула глазами, но сдержалась и, обернувшись ко мне, начала разговор:
– Мы рады видеть вас после долгого отсутствия, Иоганн.
– Эта радость взаимна, ваше величество, хотя ее и омрачает печаль по случаю отсутствия моей дорогой супруги с сыном.
– Да, ее отъезд весьма досаден, хотя причина для него весьма веская.
– Что же, надеюсь, наша разлука не будет вечной. Тем более что необходимо как можно скорее показать царицу ее новым подданным, а перед тем уладить формальности.
– Что вы имеете в виду?
– Коронацию, ваше величество: царская корона, как и всякая другая, предполагает коронацию. В России это называют венчанием на царство.
– Надеюсь, принцессе Катарине не придется менять вероисповедание? – постным голосом проговорил Глюк.
– Этот вопрос мы обговорим позднее, – дипломатично ответил я.
– Однако это очень важный вопрос, – глядя на королеву, продолжал епископ, – насколько я помню, в брачном договоре не было пункта о смене веры.
– А вы хорошо осведомлены, ваше преподобие, в документах рылись? Что-то я не припомню, чтобы вы принимали участие в их составлении.
– Господин епископ перед получением нового сана был нашим викарием, – поджала губы королева.
– Это многое объясняет, – отвечал я, миролюбиво улыбнувшись, – однако нет никакой необходимости обсуждать этот вопрос в отсутствие самой принцессы. Кстати, если вы такой ревнитель буквы и духа брачного договора, то, может, ответите мне, где находятся средства, выплата которых оговорена этим документом?
– Э-э… – промямлил потерявший апломб епископ, – я не уполномочен говорить об этих вещах.
– Какая жалость!
– Когда составлялся договор, вы, ваше величество, еще не были московским царем, – проговорил скрипучим голосом Юленшерна, – с тех пор многое изменилось.
– Совершенно верно, только вот мекленбургским герцогом я быть не перестал, так что в этом смысле не изменилось ничего!
– Его королевское величество говорили, что вы хотите сделать какое-то заявление риксдагу? – перевел разговор на другую тему старый ярл, – не просветите ли, какого рода это заявление?
– Дорогой граф, вы узнаете об этом первым.
Видя натянутые лица моих собеседников, король попытался разрядить обстановку.
– Графиня, посмотрите, как стал одеваться наш друг, – обратился он к Эббе, – право, он теперь похож на московитов больше них самих.
– Его царское величество прекрасно выглядит, – звонко отвечала девушка, к вящему неудовольствию депутата и епископа, – в его нынешнем наряде
