– Полно вам, говорите.
– Если бы вы через верных вам людей поддержали в риксдаге проект обмена Риги на Корелу и Новгород, я был бы вам чрезвычайно обязан.
– Вы полагаете мою поддержку необходимой?
– Я был бы рад любой поддержке. Меня поджимает время.
– Вы хотите уладить все дела, пока нет канцлера?
– Да, я не хотел бы участия Оксеншерны, но дело не только в этом. Мое положение в Москве тоже не самое лучшее. Сейчас, после взятия Смоленска, оно, конечно, упрочилось. Но в победоносных войнах есть и свой минус: мои новые подданные вполне могут потребовать, чтобы я решил новгородский вопрос так же, как и смоленский.
– Потребовать – у царя?..
– Мне ли вам объяснять, что власть монархов не бывает абсолютной. Всегда есть обстоятельства, которые невозможно игнорировать.
– Хорошо, хотя мои возможности ограниченны, я поддержу вас.
– О большем я не смею и просить.
– Что вы намерены делать, когда уладите вопрос с обменом?
– Заберу Катарину и сына и отправлюсь в Москву. После военного и дипломатического успеха наличие жены и наследника укрепит положение новой династии совершенно.
– Новой династии… – повторила королева, будто пробуя эти слова на вкус.
– Господь не позволил стать царем вашему сыну, но в любом случае моим наследником будет племянник Густава Адольфа и ваш внук.
– Полно, Иоганн, я не виню вас в произошедшем. На все воля божья.
– Аминь.
Выйдя из покоев королевы, я поежился, как с мороза. Разговор с тещей дался мне совсем не просто, и я почувствовал себя немного усталым. Однако мои испытания еще не закончились, перед выходом меня дожидался адъютант короля.
– Его величество изволит пригласить ваше величество для беседы, – торжественно провозгласил посланник.
– Его величество изволит мое величество, – проговорил я, хмыкнув, – да вы просто Цицерон, друг мой! Ладно, показывайте дорогу; кстати, как вас зовут?
– Николас, ваше величество, Николас Спаре.
– Спаре, вы, верно, родственник новгородскому губернатору?
– Весьма дальний, ваше величество, я из другой ветви нашего рода.
– Понятно… не знал, что ваш род так велик.
– Он вовсе не велик. В нашей ветви я последний, как и господин губернатор в своей.
– Но у него вроде как были дети?
– Да, две дочери, Аврора и Кристина.
– Я помню только Аврору.
– Неудивительно: моя кузина Кристина еще совсем малышка. Они сейчас в Новгороде вместе с господином Спаре.
– Он взял с собой семью?
– Не всю, кузина Аврора сейчас при дворе, а вот госпожу Ульрику с малышкой дядюшка взял с собой. Ну вот, мы уже пришли.
– Благодарю вас, друг мой.
Когда я вошел, Густав Адольф стоял у окна, делая вид, что любуется окружающим пейзажем.
– Наконец-то! – воскликнул король, обернувшись. – Что королева-мать хотела от тебя?
– Ее величество захотела вспомнить прежние времена, когда мы с вами были еще молодыми и беззаботными принцами.
– Ты серьезно?
– Более чем.
Король отошел было от окна, но потом передумал и, подвинув кресло к портьере, сел в него. Ему явно было не по себе, и он определенно нервничал.
– Странно, я думал, что она захочет обсудить с тобой…
– Твое намерение жениться на графине Браге?
– Ты уже знаешь.
– Тоже мне секрет, – пожал я плечами и, отвернувшись от короля, громко спросил: – Эбба, вам не дует от окна? Ну-ну, не прячьтесь, что за ребячество, право.
– Как ты догадался?
– Густав, умоляю тебя… твое нежелание уходить от портьеры и ее шевеление в безветренную погоду… не бог весть какая задача.
– Ты всегда был наблюдателен, – подтвердил король, подав руку графине и помогая ей сесть.
– Так о чем с вами говорила ее величество? – улыбнувшись, спросила Эбба. – Я почему-то уверена, что воспоминаниями о былых временах дело не ограничилось.
– Все дело в том, милая графиня, что однажды королева-мать уже имела со мной разговор о вас с Густавом. Это случилось, когда она узнала, что у вас роман с ним, а не со мной, как полагали все придворные.
– Придворные до сих пор уверены, что король Густав отбил меня у герцога-странника, – мягко улыбнулась девушка.
– Даже так?
– Не ожидал? – спросил король, взяв свою возлюбленную за руку и приложившись к ней губами.
– Ты же знаешь, что меня никогда не было в сердце Эббы.
– Вы так говорите, будто сожалеете об этом, – не упустила случая пококетничать графиня.
– Сожалею? Нет, мне довольно вашей дружбы, которой я дорожу ничуть не менее, чем дружбой короля.
– Мы знаем это, – пылко произнес Густав, – и очень благодарны тебе за все, что ты сделал для нас тогда. Но, увы, кажется, трудные времена никогда для нас не закончатся. Скажи нам, чего хочет королева?
– Прости, Густав, но совершенно не важно, что хочет королева, чего хочешь ты или я. Мы с тобой не принадлежим себе, и ты знаешь это. Из Эббы получилась бы прекрасная королева, но подумай, прежде чем на что-то решиться: примут ли ее в этом качестве твои подданные?
– Мой народ любит меня!
– Нет, друг мой, тебя любит Эбба, тебя любит твоя мать, каждая по-своему, конечно. Что касается твоего народа, то он ждет от тебя мудрого и справедливого правления. Кроме того, мнение народа никому, кроме тебя, не интересно. А вот нобили будут считать Эббу выскочкой и, как только им представится возможность, отыграются на ней и ваших детях.
– Детях?
– Да, черт возьми, от таких отношений бывают дети! И ты уже не мальчик, Густав, и должен понимать это.
– Я понимаю…
– Разве? Ты готов, что им будут тыкать в лицо происхождением матери? Или ты думаешь, что Сигизмунд и его отродье не воспользуются этим, чтобы оспорить их права на престол? Видит бог, Густав, я поддержу любое твое решение, и если понадобится – не только словом, но и военной силой. Но решать придется тебе самому.
– Боже, почему все
