– Простите, Эбба, я не хотел вас расстроить.
– Вы ни в чем не виноваты, ваше величество! Вы действительно наш друг и честно сказали нам всю правду в глаза. Но что же делать?
– Скажите мне, это предположение, что я сделал о возможных детях… это ведь всего лишь предположение?
– Что? О нет, я не беременна.
– Следовательно, никакой необходимости спешить нет!
– О чем ты?
– Ну, если никакой спешки нет, то нет и необходимости пороть горячку. Если вы будете хоть немного соблюдать приличия, то королева-мать со временем несколько успокоится. Особенно если ты, Густав, не будешь более испрашивать у нее разрешение на брак. Это, кстати, вообще плохая идея. Ты король, и если полагаешь что-то необходимым и правильным, то делаешь то, что должно. Пройдет немного времени, твоя власть укрепится. Ты ведь сейчас проводишь военную реформу, не так ли?
– Да, именно так.
– Прекрасно – когда у тебя будет сильная и, самое главное, победоносная армия, ты сможешь сделать все что захочешь, ни на кого не оглядываясь.
После моих слов лица короля и Эббы немного посветлели, и я, решив, что влюбленным есть о чем поговорить, откланялся. Выйдя из королевского кабинета, я снова наткнулся на Николаса Спаре.
– Друг мой, вы не подскажете, куда запропастились мои спутники?
– Они ожидают ваше величество в малом зале. Прикажете проводить вас?
– Не стоит, я помню, где он находится.
Быстро пройдя дворцовыми коридорами, я попал в зал, где меня ожидала моя свита, и застал прелюбопытную картину. Вокруг рынд и московских дворян собралась группа молодых придворных и развлекала себя тем, что с любезными улыбками говорила им всякие гадости.
– Господа, обратите внимание, какой варварский кинжал у этой бородатой обезьяны, – обратился к хихикающим друзьям один из представителей золотой молодежи, – право, им, наверное, очень хорошо сдирать кожу с бунтующих рабов.
Семен Буйносов, про которого говорил придворный, очевидно, чувствовал неладное, но сдерживался. Придворные шалопаи тем временем, чувствуя свою безнаказанность, перешли на Романова:
– А это чучело, господа, вы только на него посмотрите: вид, как у теленка в стойле, ей-богу.
– Интересные люди случаются при дворе моего брата Густава, – громко произнес я, оказавшись у них за спиной, – один хорошо разбирается в инструментах палача, другой только что оторвался от загона с телятами.
Представители золотой молодежи, услышав мою речь, в недоумении обернулись ко мне и несколько стушевались.
– Раньше, правда, во дворец Трех корон не пускали ни заплечных дел мастеров, ни скотников, – продолжал я, – но, как видно, наступили новые времена.
– Ваше величество, – начал было один из них, – мы не привыкли, чтобы к нам обращались подобным образом…
– Ты ведь Магнусон, верно? – узнал я его. – Я тебя помню. Это ведь ты задирал моего офицера, когда у меня была свадьба с принцессой Катариной? Ван Дейк, кажется, тогда проколол тебе ляжку или что-то другое? Как я погляжу, с тех пор ты стал осторожнее и задираешь только тех, кто тебя не понимает.
– Что-то случилось, ваше величество? – подошел ко мне с вопросом камергер, как видно обеспокоенный происходящим.
– О, ничего страшного, друг мой. Этим молодым дворянам, как видно, приелись придворные развлечения, и они жаждут попасть на войну. Представляете, они хотят вступить в мою армию волонтерами!
– Магнусон, Тиле и Фридрихсон хотят вступить в ваше войско? – недоверчиво переспросил камергер.
– А что в этом такого? Посмотрите на них, какие бравые парни! Неужели вы думаете, что мой брат Густав Адольф откажет этим храбрецам в такой малости?
Оставив озадаченных придворных, я повернулся к своим спутникам и тихонько скомандовал:
– Вот что, ребята: ноги в руки – и домой, пока никакой напасти не приключилось.
– Государь, – махнув головой, обратился ко мне Семен Буйносов, – мнится мне, что свеи какую-то неподобь говорили!
– И что?
– Невместно спускать!
– Ополоумел… – шепчу, подойдя к нему вплотную, – они на шпагах дерутся, к коим с детства приучены. Был бы Кароль здесь или Ван Дейк – другое дело, а вам не сладить с ними, погибнете только зря.
– Ничто, мне телохранитель твой говорил, что оружие выбирать можно, а раз так, то хрен им, а не шпаги.
– Так то надо, чтобы он тебя вызвал, а не наоборот.
– Делов-то!
Проговорив это, Буйносов вышел вперед и, сняв шапку, поясно поклонился придворным.
– Спасибо вам, бояре, за почет, за ласку, за слова добрые! Не поминайте лихом, ежели чего, а будете у нас на Москве – заходите, встретим хлебом-солью!
Договорив это, князь Семен приосанился, и, хлопнув Магнусона по плечу, как бы ненароком наступил ему на ногу каблуком. Припомнив, как звонко цокали каблуки Семки по брусчатке стокгольмских улиц, я с сочувствием посмотрел на вытянувшееся лицо шведа.
– Ой, неловко как получилось, – сокрушенно вздохнул Буйносов, – ты это, боярин, не серчай! Я ненароком.
– Что себе позволяет ваш московит?.. – возмущенно прошипел швед.
– Он приносит вам свои глубочайшие извинения, мой друг: впрочем, если вам их недостаточно…
– Извинения… вы что, издеваетесь?
В этот момент стоявший до сих пор спокойно Романов вышел вперед и оценивающе посмотрел на башмаки остальных придворных. Те, как по команде, дружно сделали шаг назад.
– Господин Магнусон, если вам недостаточно извинений князя, то вы всегда можете прислать ему секундантов.
– Непременно, ваше величество, мои секунданты сообщат о длине моей шпаги.
– С какой стати, милейший? Это вы вызвали его, так что выбор оружия за ним. Хотя если вы передумали, то…
– Ничего я не передумал! Мне все равно, на чем драться с вашим варваром!
– Полегче с «варваром», а то ведь не доживете до дуэли, чего доброго…
Вернувшись домой, я, не говоря своим спутникам ни слова, потащил Буйносова за собой во двор. Тем временем прочие дворяне, как видно расспросив их о том, что приключилось во дворце, гурьбой двинулись за нами.
– Ну что, Семен, покажи, как саблей владеешь, – хмуро проговорил я, скидывая на руки слуг шапку, ферязь
