Всё прибывающие ратники, держась вне действия крепостных пушек, окружали крепость со всех сторон, демонстрируя готовность к штурму, а осажденные, высыпав на стены, показывали, что так просто на фасы крепости не взойти.
– Государь, ворота были закрыты, нам не удалось их подорвать, – доложил мне Михальский, изображавший казачьего сотника.
– Этого следовало ожидать, ничего страшного. Судя по донесению лазутчиков, крепость не готова к долгой обороне.
– Может, все же следовало начать приступ ночью?
– Так и сделаем, пусть часть наших людей держит их в напряжении, а прочие отдыхают. У них не так много солдат в гарнизоне, так что когда они утомятся, сменить их будет некому. Пойдем посмотрим, кого там захватили наши герои.
Михальский не ошибся – женщины, стиравшие белье, действительно были маркитантками. Сбившись в кучу, они настороженно смотрели на нас, не смея, впрочем, сопротивляться. Судя по внешнему виду, дамы были тертые и битые, и перспектива их хотя и не радовала, но и не слишком пугала. Мое появление немного оживило их взгляды. Дело в том, что в походе я по привычке одеваюсь как рейтарский офицер, лишь при необходимости меняя камзол на венгерку и надевая шапку с меховой оторочкой вместо широкополой шляпы. А уж в бою, когда на мне трехчетвертной доспех, и вовсе ничем не отличаюсь от других наемников.
– Здравствуйте, милые женщины, – поприветствовал я их по-немецки, – славная нынче погодка! Боюсь, белье, которое вы стирали, не удастся сегодня доставить заказчикам, хотя, может статься, вы найдете сегодня новых клиентов.
– Кто вы, добрый господин? – робко спросила одна из полковых дам.
– О, красавица, я просто бедный странник, оказавшийся один на длинном пути.
– Будь я проклята, но это же красавчик Ганс! – вдруг воскликнула одна из женщин, старавшаяся до сих пор держаться за спинами своих товарок.
Я с недоумением посмотрел на довольно статную маркитантку с неожиданно приятным лицом, и в моей памяти мелькнули, как зарница, воспоминания о славном городе Познани, где я видел это лицо в последний раз.
– Анхен?
– А я думала, Ганс, что ты стал таким важным господином, что не помнишь теперь старых друзей.
– Ну что ты, милая, не было ни единого дня и уж тем более ночи, чтобы я не вспоминал тебя. Но что ты тут делаешь?
– Ты не забыл, Ганс? Я ведь маркитантка. Где наш эскадрон, там и я.
– Наш эскадрон стоит в Белой? Как это возможно?
– Ну, эскадрон-то теперь не твой, ты ведь сбежал из него, забыл? А мы здесь, потому что пан Остророг передал его своему новому зятю, а того назначили комендантом этой крепости.
– Новому зятю?
– Ну да, мужу пани Марыси, ты должен ее помнить.
– Так комендантом этой крепости стал мой старый добрый знакомый пан Одзиевский?
– Нет, пан Мариан помер еще прошлым летом в Смоленске. Я уж не знаю почему, но говорят, его старое сердце не выдержало преследовавших его неприятностей, и он скончался от удара. И пани Марыся, не будь дурой, тут же выскочила за молодого и красивого пана Храповицкого. А вот его и назначили здешним комендантом.
– Чудны дела твои, Господи! Он здесь с женой?
– Нет, пани Марыся сейчас в Смоленске.
– Послушай, Анхен, но если наш эскадрон здесь, то нет ли с вами…
– Старого Фрица?
– Боже правый, он с вами?
– Ну а где же ему быть. Когда вы с Мартином пропали, его нашли чуть живого в одной деревне. Командир приказал позаботиться о нем, и мы его выходили.
– Вы?
– Ну да, мы, маркитантки. Разве ты забыл, кто вас лечит, если случится такая беда?
– Анна, если то, что ты говоришь, правда, то я твой должник навеки. Чего ты хочешь за добрую весть?
– Ганс, я не знаю, кто ты теперь, но раз уж ты так говоришь, то у меня есть просьба. Мы женщины бывалые и знаем, что происходит, когда случаются такие дела, но у меня есть воспитанница. Ей всего четырнадцать лет и, если сможешь, спаси ее от своих солдат.
Сказав это, Анна вытолкнула из-за спины худенькую девочку в уродливом чепце, испуганно смотрящую на меня. В тонких руках она судорожно сжимала большую корзину с только что постиранным бельем, как будто от того, удержит ли она плетенку, зависела ее жизнь.
– Анна, даю тебе слово, что ни с тобой, ни с твоей воспитанницей, ни с прочими маркитантками ничего не случится. Если вы выходили старика Фридриха, то за одно это я прикажу защищать вас так, будто вы не полковые дамы, а воспитанницы пансиона для благородных девиц.
– Ну уж так-то стараться не надо, – вдруг вставила она из особенно потасканных «красавиц», – право, если в твоем полку, мальчик, все так же хороши, то защищать надо будет не нас…
Ее слова были встречены громким хохотом всех присутствующих, включая меня и подъехавшего фон Гершова.
– Мой кайзер, – сказал он, отсмеявшись, – на воротной башне выкинули белый флаг, вызывая на переговоры. У вас будут на этот счет какие-нибудь распоряжения?
– Только одно: если хотят переговоров – пусть приходят к нам. Это сразу поставит их в подчиненное положение. Пусть их коменданту так и передадут, а пока распорядись, чтобы мне приготовили шатер. Не принимать же парламентеров в чистом поле… И приставь к этим добрым женщинам охрану: может, они и не слишком добродетельны, но за ту услугу, что оказали мне, я у них в долгу.
Кароль кивнул и отправился выполнять распоряжения, а я обратил наконец внимание на продолжавших стоять рядом босых Федьку с Мишкой.
– Хвалю за службу, бойцы! Ступайте одеваться да потом вот этих двух женщин отведете к моему шатру, мне еще с ними потолковать надобно. И смотри, Миша, чтобы тебя Федька опять с пути истинного не сбил, я ведь только на тебя надеюсь!
– Все исполним, государь, – с поклоном ответили оба лоботряса и кинулись выполнять распоряжение.
– Ох, пусти козлов в огород… – покачал я головой.
– Добрый господин, простите, если я по незнанию говорила с вами неучтиво, – присела в книксене Анна,
