– Он несет за тебя ответственность. Неважно, останешься ты рагрой или станешь студенткой. Илис будет за тобой присматривать. Тебе понадобится его помощь, и он не откажет.
– А если откажет?
– Я достаточно хорошо знаю своего сына, чтобы не сомневаться в нем.
– И что вы предлагаете?
– Вот.
Передо мной положили книгу в твердом переплете. На темной обложке тиснеными золотыми буквами значилось емкое слово «Устав». Все остальное было прописано мелким шрифтом, белой, не привлекающей внимания краской. С внушительного золотого тиснения глаз сразу соскальзывал на рисунок большого, такого же золотого щита, на котором лежали полуторный меч, сфера и книга со странной надписью на обложке – символы академии. Три предмета. Три направления. Боевые маги. Защитники. И общий поток. Боевики и защитники считались военными и гордо звались кадетами. В отличие от них, общий поток состоял исключительно из штатских – студентов, к которым относились лекари, некроманты и даже стихийники. Туда-то меня и хотел засунуть директор.
– И что мне с ней делать?
– Пока просто изучать. Надеюсь, в скором времени ты сможешь превращаться.
– Послушайте, но я ведь еще не согласилась! И почему именно я? Вам высшей нечисти не хватает? Подберите кого-нибудь другого.
– Каси, чтобы обучать студентов, преподаватель должен хотя бы не пытаться убить не сделавшего домашнее задание кадета. Для импульсивной и легко выводимой из себя нечисти это условие является почти невыполнимым.
– Послушайте…
– Просто попробуй. Если не сможешь или не справишься, мы придумаем что-нибудь другое.
– И зачем вам это только нужно?
– Интересно, оригинально и неожиданно. И я могу так сделать. Какие еще нужны причины?
Он почувствовал, как я сдалась. Не мог не почувствовать.
– Надеюсь, хазяин не в вас пошел.
– Напрасно надеешься, – усмехнулся он, – все же его воспитывал я.
– А мать?
Мне почему-то казалось, что в человеческих семьях большее внимание детенышам уделяет как раз самка.
– Умерла во время родов. – На одно короткое мгновение синие глаза выцвели до полупрозрачной голубизны, между бровей залегла глубокая складка, а губы плотно сжались. Подавляющая сила его тоски еще не успела настигнуть меня, как Аррануш взял себя в руки и предложил: – Давай отнесу тебя в комнату. Сомневаюсь, что ты справишься с этим, – выразительный кивок на книгу, – самостоятельно.
Я не возражала. Забравшись на директорское плечо, с грустным смирением доехала до комнаты хозяина, где меня сгрузили на пол у двери, положили рядом книгу и пообещали напоследок, что я не пожалею. Я в этом сильно сомневалась, но, глядя в спину удаляющемуся мужчине, решила, что хотя бы попробую.
А если не получится, мне есть кого во всем обвинить.
* * *– В нашем лесу, в нашем лесу… много уродов четвероногих. М-м-м-м…
Напевая, я целеустремленно выцарапывала дыру в куртке из сыромятной кожи со стальными, потертыми от времени нашивками. Мне она никогда не нравилась. Раньше портить ее я опасалась, теперь же было не страшно ничего. До ужина оставалось всего три часа, Илис где-то пропадал, а куртка, в которой он предпочитал бродить по лесам во время практических занятий, была беспечно оставлена на стуле. В ожидании скорой отправки в виварий было решено оставить хозяину на память подарочек, чтобы он надолго запомнил этот день.
– Но самый в эпическом смысле особый зверь в нашем лесу – это ра-а-гра…
Подкладку я уже хорошо распотрошила, но кожа оказалась стойкой и с трудом поддавалась моим когтям.
– Много уродов в нашем лесу, а рагра средь них – неестественный гений. М-м-м-м… м-м-м…
Увлеченная своим занятием, я не услышала, как открылась дверь и в комнату вошел хозяин. Мой хозяин. Хозяин увечной куртки. Хозяин комнаты.
– Странные звери живут на земле, но рагра – зверек сверхъестественной силы…[1]
– Интересная песня.
Раздавшийся от двери спокойный голос заставил подпрыгнуть на добрых полметра, заполошно метнуться сначала к шкафу, потом к столу, въехать лбом в ножку стула и, тихо скуля, забиться под кровать. Оттуда я хорошо видела, как Илис поднял куртку, осмотрел, убеждаясь, что легко она не отделалась, и со вполне понятным желанием вершить расправу подошел к кровати.
– Ушастая, что это значит?
Лицо у хозяина было мрачное. Это было даже не лицо… Морда с недобро прищуренными глазами и плотно сжатыми губами. Конкретно это выражение морды лица хозяина, заглянувшего под кровать в поисках вредительницы, мне совсем не нравилось.
– Ка-а-а-аси, – проблеяла несмело, жалея, что нет у меня длинного и пушистого хвоста, за которым можно было бы спрятаться. Под кроватью не было даже пыли, не говоря уже о каких-нибудь вещах, способных скрыть меня от хозяйского гнева.
– Зачем ты это сделала? – напирал Илис.
Единственное, что успокаивало в данной ситуации, – попыток вытащить меня из-под кровати он не предпринимал. Ну, еще внушал некоторую уверенность в себе «Устав», в котором черным по белому значилось, что серьезные наказания применять по отношению к подчиненной нечисти дозволяется только с разрешения директора.
– Нервы успокаивала. – Илистар скептически выгнул бровь, не веря моему почти чистосердечному признанию. – Да, хазяин, нервничала я. Скорая отправка на верную гибель, знаешь ли, особому спокойствию не способствует.
– На какую еще гибель?
Заглядывающий под кровать кадет на моего любимого хозяина походил мало. Начиная от длинной царапины на щеке и заканчивая общим слегка помятым видом. Все это был не мой хозяин, а какой-то чужой потрепанный доходяга с недобрым огнем в глазах и сильной жаждой к членовредительству.
– А в виварий меня кто сегодня берет? – робко уточнила, надеясь, что до вивария мы все же доберемся и меня прямо здесь и сейчас за порчу чужого имущества не придушат, не глядя на нарушение «Устава» и последующие за этим наказания. В виварии у меня еще были шансы выжить. В руках хозяина – нет.
Илис продолжал буравить меня тяжелым взглядом.
– А эта куртка мне никогда не нравилась. Она страшная.
– Она удобная и теплая, – огрызнулся он, с грустью добавив: – была.
– И страшная, – не сдавалась я, сверкая из темноты глазами. Как это выглядело со стороны, не знала, но очень надеялась, что устрашающе. – Мое чувство прекрасного было не в силах это выносить…
– Ночевать сегодня останешься в своем вольере, – не дослушав, решил хозяин и поднялся.
Разговор был окончен.
– Ч-что-о-о?! – Выскочив из-под кровати, я вцепилась в его штанину и заверещала: – Хазяин, ты не можешь так со мной поступить. Это нечестно. Это жестоко. Это несправедливо, в конце-то концов!
Во время ужина, вместо того чтобы есть, строила несчастные глазки хозяину, который цинично игнорировал мои взгляды и невнятное бормотание. Игнорировал и ел, не глядя по сторонам. Кажется, та курточка была его любимой, и мне предстояло поплатиться за столь непочтительное к ней отношение.
Бессердечный гад моим воплям не внял, жалостью не проникся и в виварий все равно понес, поэтому в жуткое пристанище подчиненной нечисти я вносилась голодная и безнадежная.
Виварий представлял собой небольшое серое одноэтажное здание с двумя пристройками и навесом. Двустворчатая стальная дверь на
