Глава восьмая
Врач, исцелись сам, или Медведь из вторых рук
I– Врач не должен лечить самого себя. Особенно это верно в отношении психических патологий, таких как у нас с вами. Впрочем, у хирургов положение не лучше. Провести себе банальную аппендэктомию – та еще проблема…
– Полагаете, шри Сандерсон, мы имеем дело с патологией?
– Блокировка травматических воспоминаний? Разумеется.
Гюнтера трясло при одной мысли о недавней попытке «самолечения». Он не зря помянул аппендэктомию: пытаясь вскрыть заблокированный участок памяти, пси-терапевт Сандерсон примерил, что называется, халат пси-хирурга. В этой области у него опыта было с гулькин нос, но иначе не получалось: оболочка закапсулированного фрагмента памяти демонстрировала поразительную устойчивость к седативным и резорбирующим воздействиям. Будь у Гюнтера в запасе пара месяцев, а лучше полгода, он назначил бы себе курс аутотерапии и в итоге добился бы результата. Случай не уникальный, методики лечения известны. Нет, не назначил бы – обратился бы к коллеге, и дело в шляпе.
Время? Коллега? Пустые мечты.
Интуиция врача подсказывала: заблокированный периметр, скрывающий воспоминания о взлете, необходимо вскрыть как можно скорее. Почему такая спешка? Этого Сандерсон не знал, но предчувствия редко подводили менталов. Хороший пси-хирург легко справился бы с задачей. Гюнтер не был психиром – ни хорошим, ни даже посредственным, – к тому же он резал по живому самого себя. Из разреза, который стоил молодому человеку уймы седых волос, ударил поток ужаса – черного, ледяного, безусловно-рефлекторного, о котором писал Фердинанд Гюйс:
«Надо быть большим мастером, чтобы взломать защиту мощного эмпата. Но вдвое больше мастерства понадобится вам для того, чтобы справиться с ответным ужасом, который шарахнет по вам из всех орудий. Из ваших же собственных орудий, заметьте».
Может ли Бог создать камень, который сам не сумеет поднять? О, Гюнтер Сандерсон не был Богом. Со своим ужасом он не справился. Он позорно бежал, преследуемый по пятам кошмарными видениями смертей, своей и сыновней, лютым холодом, испепеляющим жаром, тошнотворным смрадом, конвульсивными спазмами в желудке и ослепляющей болью.
Честно говоря, Гюнтер был удивлен, что память не заблокировала и это воспоминание.
– Предлагаете мне стать вашим пациентом? – Брамайн оказался понятливым. – Хотите залезть ко мне в голову? Добраться до недоступных воспоминаний?
– Да. Но для этого нужно ваше согласие. Согласие и содействие.
– Вы можете это сделать силой? Без моего согласия?
– Даже без вашего ведома. Ну, до определенных границ. Могу, но не стану.
– Врачебная этика? Диктат морали?
– Не ваше дело. В случае вашего добровольного сотрудничества я поделюсь с вами всем найденным. Более того, я стану делиться прямо в процессе. Мы с вами все переживем одновременно.
– Гарантии?
– Никаких. Если я захочу обмануть вас, я обману. Вы должны ясно представлять себе ситуацию, прежде чем согласиться или отказаться.
Брамайн закрыл глаза. Казалось, он заснул – нет, умер, потому что Гюнтер, как ни старался, не мог обнаружить признаков дыхания. Лишь черный трезубец на коленях террориста слабо подрагивал, словно хотел уползти в кусты. Колебания брамайна были понятны: Гюнтер бы тоже сто раз подумал, предложи ему сотрудничество заклятый враг. Вокруг двоих мужчин кругами бродил Натху, топча землянику. Бродил, косился на отца с йогином: в гиганте-питекантропе скрывался мальчишка, которого до смерти интересовало, чем заняты взрослые. Спросить мальчик не решался, чувствовал: сейчас не время. Эмпат, вздохнул Гюнтер. Будь ты, парень, постарше да пройди ты хоть первичное обучение, при таком ассистенте я бы точно справился.
– У меня есть условие.
Гюнтер подскочил как ужаленный. Слова брамайна застали его врасплох.
– Какое?
– У меня сложилось впечатление, что вы честный человек. Вы дадите мне слово, что не станете вторгаться в другие области моей памяти. Вы вскроете заблокированный участок и сделаете для меня доступным все, что там хранится. Абсолютно все, без исключений.
– Даю слово.
– Вы не тронете ничего сверх того.
– Не трону.
– А если вы сочтете это необходимым?
– Я запрошу у вас разрешения на любые дополнительные действия.
– Сколько времени займет операция?
– Три минуты до закапсулированных воспоминаний. Три минуты после. Я имею в виду реальное время. По субъективному времени у нас пройдут часы.
– Вы дали слово, шри Сандерсон. Что требуется от меня?
Что я делаю, запоздало ужаснулся Гюнтер-невротик. Что?! Собираюсь лезть в мозг враждебно настроенного энергета? Находясь вместе с ним в волновом теле?! Нет, я правда собираюсь это сделать?!
Правда, буркнул Гюнтер-медик. Соберись, тряпка.
Работаем.
– Успокойтесь, гуру-махараджа. Расслабьтесь…
Проклятье! Брамайнское обращение, украденное у террориста в начале их знакомства, выскочило само, раньше, чем Гюнтер осознал его недопустимость. Сейчас брамайн пошлет идиота-врача в глубочайшую задницу Ойкумены…
– Пожалуйста, – террорист улыбнулся, – не называйте меня так. Вы не мой ученик, между нами нет отношений наставника и последователя.
– Как мне вас звать?
– Шри Горакша. Нет, для вас это трудно, слишком много шипящих. Зовите меня Вьясой.
– Вьясой-джи?
– Вы и это стянули? Поздравляю, вы отличный телепат. Приставка «джи» – на ваше усмотрение. Я не настаиваю.
– Что она значит?
– Уважение.
– Обойдемся без приставок. Расслабьтесь, Вьяса. Я буду очень осторожен…
Гюнтер-невротик сообразил, что почти дословно повторяет увещевания доктора Йохансона, когда тот сканировал память кавалера Сандерсона. Что из этого вышло, лучше и не вспоминать. Гюнтер-медик решительно отсек непрошеный мнемовсплеск.
– Главное, не сопротивляйтесь. Оставайтесь безучастным. Вы умеете быть безучастным?
– Я постараюсь, – кивнул брамайн.
Насмешка, отметил Гюнтер. Беззлобная.
– Представьте, что все это происходит с кем-то другим. Вы лишь наблюдаете со стороны. Готовы?
Брамайн сел, скрестив ноги так, что у Гюнтера заболела поясница, и смежил веки. Натху уселся напротив, повторив позу террориста, и с неподдельным интересом уставился на брамайна.
– Натху?
– Папа?
– Я хочу помочь этому человеку. Он должен вспомнить, что с нами случилось. Пожалуйста, будь рядом. Но не вмешивайся, пока я не закончу. Хорошо?
– А можно, я посмотрю?
– Конечно смотри!
Вопрос мальчика можно было истолковать двояко, но Гюнтер понял это с опозданием. Менталы смотрят по-разному! Увы, разрешение прозвучало. Пускаться в объяснения Гюнтер не стал, надеясь, что пассивное наблюдение не повредит предстоящей работе.
– Я готов, – напомнил брамайн.
– Приступаю.
Приступаю. Иду на приступ. Нет, приступы нам не нужны. Сперва – разведка местности…
Он поднес к губам свирель. Тихая колыбельная пролилась на траву, пестреющую ягодами. Поток струился, постепенно набирая силу. Гюнтер растворился в мелодии, ручей подхватил его и понес к Вьясе. Брамайн надвинулся, вырос до небес. Открылась пещера исполинского уха, в ней темнело отверстие слухового прохода.
Увлекаемый журчанием свирели, кавалер Сандерсон скользнул внутрь.
IIЕго оглушили шипение и треск.
В глубине тоннеля мерцали, приплясывали, извивались синие змеи молний. От змей исходил острый запах озона. Энергетические каналы густой сетью пронизывали тело и сознание Вьясы, составлявшие единый волновой комплекс. С большой осторожностью Гюнтер пробирался сквозь змеиное кубло. На спецкурсе по работе с энергетами ему в свое время довелось прогуляться по разуму молодой вехденки. Ха! То был благоустроенный парк – в отличие от нынешнего лабиринта, полного смертельно опасных ловушек. Энергетические каналы? Да, они были и там: жалкие искры в сравнении
