«Авадонна! – написал Шаб примерно сотню лет назад. – Я не знаю, что ты должен сделать, жалкий червяк, но поскольку Пророчество достанется тебе, постарайся не наломать дров. Ненавижу тебя, гнусный урод, ненавижу…»
МАКАМ VIII
НЕБО НА ЗЕМЛЕ
Берегут до первой смерти, отпевают до второйВсех святых распяли черти, Бог – он видно – выходной.Всё – не в масть, да всё – досада, света – тьма, а света нетЗавели хмыри в засаду и пытают столько лет8.INGRESSO
Хитровские хитрованы хитрят так хитро, что сам Хитрово в гробу ворочается…
Знают всё наперёд, а меж собой говорят особо – не поймёшь. Исчезают на ровном месте, приходят туда, где их не ждали, вынимают ловко, будто слово знают. И смотрят странно, как не люди…
Хитровка стала Москвой, тёмной, тайной, молчаливо разглядывающей прохожих из узких переулков, из-за оград домов, помнящих ещё Белый Город, из маленьких двориков и огромных подвалов. Спать Хитровка не ложилась, силу набирала ночью, пригоршнями черпая её в мрачных лунных тенях и в сбегающем с Ивановской горки ветре. И именно ночью, за полночь, в самый час Первородных грешников, упивающихся тёмной Ша, около дома Ярошенко остановился большой внедорожник, из которого вышел сухопарый мужчина в чёрном костюме, лёгкой водолазке и элегантных туфлях. Редкие седые волосы мужчина зачёсывал на косой пробор, но при этом он был не старым, а рано поседевшим. Лет ему, на вид, было не больше пятидесяти, а скупые, очень точные движения выдавали в нём человека, привыкшего сражаться.
И не тратить силы попусту.
Выйдя из машины, седой огляделся так, словно собрался брать дом Ярошенко штурмом, однако отдать соответствующий приказ то ли не захотел, то ли не успел: выскочил служка – рогатый бес с цепью на шее, – изогнулся в угодливом поклоне и указал на распахнутую дверь. Бес то и дело щерился, демонстрируя острые клыки, но угрозы не представлял по причине глубочайшей внутренней трусости. Он проводил гостя до комнаты и закрыл за ним дверь, оставив наедине с невысокой женщиной, облачённой в длинную, до пола, чёрную мантию с капюшоном. Капюшон скрывал лицо, длинные рукава – кисти рук, складки – фигуру, узнать женщину не было возможности, но сухопарый точно знал, что перед ним – Татум Зур, Татум баал, владелица изысканного в своей зловещей тьме Театра Отражений.
При виде мужчины Татум поднялась и негромко произнесла:
– Прошу извинить, что не устроила встречу так, как того требует ваше высокое положение, дьяк, но я гость в Москве и не имею возможности управлять.
– Знаю, – кивнул сухопарый.
– К тому же я привыкла к скромности.
– Мне рассказывали.
– Рада, что мы понимаем друг друга.
Ложь прозвучала органично, как всегда в Отражении, но в действительности ни Зур, ни сухопарый не испытывали радости от встречи и необходимости общаться. Татум ломала свою гордость, ведь Первородные, да ещё с титулом баал, терпеть не могли обитателей Дня, тем более – высших. А сухопарый был высшим, не простым посланником, а дьяком-меченосцем по фамилии Айзерман, членом Первой Свиты принципала Московского Авдея, предводителем его дружины.
Что было странно, учитывая незначительность повода встречи.
– Поздравляю с высоким назначением, – произнесла Татум, возвращаясь в кресло.
Айзерман недавно вошёл в элиту органиков, сменив убитого в Великое Полнолуние дьяка Лаврича, и Зур не могла не поздравить собеседника.
– Его величество по достоинству оценил мои скромные усилия, – усмехнулся дьяк-меченосец, устраиваясь напротив женщины.
– Желаю принципалу Авдею долгих лет жизни.
Айзерман кивнул.
– А в качестве моего глубочайшего почтения прошу передать Его величеству этот скромный дар, – закончила Татум и подвинула собеседнику шкатулку с золотом.
Небольшой взнос не мог поразить привыкшего к роскоши принципала, но являлся обязательным знаком, демонстрацией уважения, оказываемого предводителю органиков прибывшим в город баалом. Правила требовали, чтобы дьяк принял шкатулку, не заглядывая в неё, передал Татум ярлык и уехал. Но Зур уже поняла, что встреча затянется.
– Вам известно, что Его величество восхищается вашим искусством? – поинтересовался Айзерман, сводя перед собой пальцы.
Взгляд, которым он буравил женщину, был одновременно и безразличным, и не сулящим ничего хорошего, такое вот странное сочетание, и Татум подумала, что предыдущий дьяк-меченосец – Лаврич, при всей своей силе, ярости и несдержанности, был… безобиднее этого сухого, спокойного мужчины с редкими седыми волосами.
«Похоже, у московских Первородных назревает крупная проблема по фамилии Айзерман…»
Но вслух Зур произнесла другое:
– Передайте Его величеству мою искреннюю признательность. Я рада, что мои скромные усилия привлекли внимание бессмертного принципала.
– Все восхищаются вашим искусством, – ровно продолжил дьяк.
– Благодарю.
– Вы слышали о недавних событиях, связанных с неким Кириллом Амоном?
Ничего сверхординарного, что потрясло бы основы мироздания, в Москве давно не случалось, жила она тихой, никого не интересующей жизнью на окраине Отражения. Но, отправляясь на гастроли, Татум в обязательном порядке просматривала местные новости и потому оказалась готова к вопросу.
– Если не ошибаюсь, он прикончил Дагена? Божественного сына самого Дагона.
– Именно, – подтвердил Айзерман.
– Это всё, что я слышала, – призналась женщина. – Он вам интересен?
– Мы хотим, чтобы вы с ним поговорили.
– Зачем?
– Мы предполагаем… – И тут Айзерман совершил немыслимое: перегнулся через стол и едва слышно прошептал ответ Татум на ухо.
Вернулся в кресло и кивнул, подтверждая сказанное.
Несколько секунд Зур молчала, обдумывая услышанное, потом поняла, что отказ неприемлем – не для того на рядовую встречу прибыл дьяк-меченосец, и вздохнула:
– Что нужно сделать, если подозрения подтвердятся?
– Убить Кирилла на месте.
Другого ответа Татум не ожидала.
– А если не подтвердятся?
– Можете отпустить. Можете использовать. – Айзерман небрежно махнул рукой. – В этом случае его судьба нам безразлична.
– Вы уверены, что Амон будет на представлении? – после ещё одной паузы спросила Зур.
– Все восхищаются вашим талантом, Татум, – усмехнулся дьяк. – Кирилл недавно в Отражении и обязательно заинтересуется Театром. – Он положил на стол ярлык на посещение Москвы и поднялся. – Всего хорошего.
Больше они не увидятся, потому что высшие органики не могли официально присутствовать на тех бесчинствах, которые грешники именовали представлениями.
– Предложение принципала большая честь для меня, – ответила Зур, повторно двигая шкатулку.
Дьяк улыбнулся и взял золото.
Встреча закончилась.
PUNTO
– Кажется, что по ночам мир становится иным. Привычные линии расплываются, обращаясь в новые сущности, меняют очертания и душу. То, что днём было вопросом, ночью становится загадкой. Нам кажется, что Тьма приближается, лишь когда нет Солнца, и мы забываем, что тени появляются днём, отделяя тёмное от настоящего. Крылья теней постоянно скользят над миром, и не проходит секунды, чтобы нас не касался холод настоящего мрака. Мы не замечаем, как много его вокруг. Мы привыкли. И тени скользят прямо в нас. – Кирилл выдержал паузу, давая слушателям возможность обдумать услышанное, и продолжил: – Игра теней завораживает. Они изменчивы и причудливы, но показывают совсем не то, что есть, а то, что им хочется. Тени лгут, обманывают,
