том, что после третьей джаны никаких лимбических наводок система уже не ловит – ни грубых, ни тонких. Приятные чувства исчезают полностью, поэтому эмо-пантограф эти уровни не транслирует. В четвертую джану мы попадаем, когда окончательно заглушаем опиоидную систему мозга, работавшую в третьей. Но дальше от медитатора требуется личное духовное усилие, а оно имеет такую тонкую природу, что в другую голову по проводам его не передать.

– Но ты же это усилие как-то сделал?

Дамиан кивнул.

– Сделал. Совершенно случайно.

– Как?

– Короче, настраивали мы шлем, все как обычно. Дошли в быстром темпе до четвертой джаны… Я в тот день был не особо сосредоточенный, мыслей в голове много прыгало. А в четвертой, если вы заметили, мыслей хоть и нет, но иногда на периферии что-то такое мелькает. Типа не мысль, а как бы ее тень. Можно ее даже чуть-чуть повертеть – и если особо не увлекаться, из джаны не выходишь. Вернее… Она как бы совсем неглубокая делается – но вернуться можно в любой момент. Но я же не переться пришел, а шлем проверять…

– Это мы понимаем, – сказал Юра, – ты не отвлекайся.

– Ну вот. Уже выходить собираюсь, и тут мне одна фраза вспомнилась. Прямо выскочила в голове, как на экране. Из «Мастера и Маргариты» – я ее за день до этого перечитывал…

– Какая фраза?

– Воланд на Патриарших ругается – «что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!». Я, когда читал, еще развеселился – думаю, ему что там, «Сутру Сердца» зачитали, что ли?[11] А тут самому интересно стало – как это может быть, когда чего ни хватишься, ничего нет? И вдруг у меня внутри – бац – как будто телевизор выключили. И сразу полная тишина. И оказался в седьмой джане. Минут двадцать в ней провисел после этого…

– В седьмой? Откуда знаешь, что именно в седьмой?

– Это саядо объяснил. Говорит, такое бывает. Но опыт бесполезный, потому что повторить его удается редко. Надо, говорит, прежде пятую освоить и шестую. А потом уже в седьмую лезть.

– А что это за седьмая?

– «Основа отсутствия всего».

– Ну и на что это было похоже?

Дамиан закатил глаза. Видно было, что подбирать слова ему очень сложно.

– Вот как будто хочешь что-то такое взять, в чем совершенно уверен, что оно на своем месте, а рука раз – и мимо. Шагнул в лифт, а лифт не приехал. Его там нет. Только ты это «его там нет» не проскакиваешь, а остаешься в нем и пребываешь… Ни на что другое не похоже.

– Приятно хоть? – спросил Юра, скрипнув зубами.

– Даже вопрос так ставить нельзя.

– Лучше четвертой?

– Четвертая по сравнению с ней – как уазик рядом с бентли. С одной стороны, в широком смысле то же самое. А с другой, есть определенная разница. Завораживает, в общем. Очень высоко, очень… Я потом повторить пробовал, но уже не получается. Зато понял, как в высокие джаны входят.

Дамиану насыпали две огромные дорожки и заставили вынюхать. На самом деле чисто со зла, чтобы у него никакого спорта ни сегодня, ни завтра уже точно не было. А затем отпустили.

Юра поглядел сначала на меня, потом на Рината.

– Не, ребята, про Воланда на Патриарших я в четвертой джане точно вспоминать не буду.

А Ринат ему:

– Не зарекайся.

В общем поржали. Потом еще выпили, и Юра подвел итог:

– Знаете, в чем наша проблема?

– В чем?

– А в том, что мы в этом вопросе темные, как звери. Монахи нами как хотят вертят. Мы даже не знаем, чего с этими джанами делать можно. Просто туристы. Федя правильно говорит – может, монахи о самом главном помалкивают. В общем, надо нанять внешнего специалиста по вопросу. Чтобы проконсультировал, какие у нас в этом плане возможности.

– Вот и найми, – сказал Ринат. – И нас просветишь.

Выпили еще и разъехались по лодкам. Юра, как потом выяснилось, кое-что из этого разговора для себя вынес. Но об этом позже.

Я тоже кое-что вынес.

Юра правильно подметил, что я мало вопросов задаю. Вот про всех этих древних красавиц – я бы вообще никогда не узнал, что такое бывает. Естественно, захотелось уточнить технологию.

Но как только я своего лысого увидел, так у меня язык к зубам и прилип. Понял, что про баб его спросить не смогу. Ну вот не смогу, и все. То ли перед ним неудобно, то ли перед переводчиком… Правда, про перерождения вопрос я все-таки задал.

– Скажите, саядо Ан, а правда я был всеми, кто жил раньше?

– В некотором роде, – ответил монах.

– В некотором роде – это как? Был или не был?

Саядо закрыл глаза и сказал:

– Из жизни в жизнь и из момента в момент перерождается сразу весь мир. В каком-то смысле он был всеми, жившими прежде. А в каком-то нет, потому что мир все время новый. Как вы могли быть жившими раньше? Вы и собой-то никогда не были.

– Это почему?

– Если вы исследуете этот вопрос глубоко, вы постигнете, что никакого конкретного «вас» нигде нет даже сейчас. С другой стороны, природа живших прежде была та же самая, поэтому вы действительно ими были. В этом мире есть только бесконечный поток изменений. И вы, и я – просто отблески на его поверхности.

Я вспомнил, что еще говорил Юра.

– А правду говорят, что ум во всех один и тот же? Единый Мировой ум? Который через всех нас проявляется?

– Это крайне нелепая постановка вопроса, – сказал саядо.

– Почему нелепая?

– Попробую объяснить…

Он поглядел по сторонам, взял с коробки сигар одноразовую зажигалку и несколько раз чиркнул колесиком.

– Вот хороший пример. Как вы думаете, существуют единые мировые искры, которые время от времени проявляются через все мировые зажигалки?

– Понимаю, – сказал я. – Тоже неправильно поставлен вопрос. А как его правильно ставить?

– Искры, – ответил саядо, – это нечто такое, что проявляется, когда возникают условия. Если нас интересуют реальные искры, – он чиркнул кремнем, – тогда нет смысла рассуждать, какие они – одни и те же во всех зажигалках или разные.

– Почему?

– Потому что реальные искры исчезнут еще до того, как мы начнем о них спорить… Либо мы видим искры, – он опять чиркнул зажигалкой, – либо рассуждаем.

– Но про Мировую душу я даже в школе слышал. Правда, в основном критику. Про нее многие великие философы писали… Гегель там. Уже не помню.

Саядо Ан улыбнулся.

– Мировой ум, вселенская душа, атман, брахман, трансцендентальный зритель и так далее – это все, конечно, встречается очень часто. Но, если вы обратите внимание, всегда в качестве концепции – и никогда в виде конкретного переживания. Переживается всегда что-то другое.

– Я бы сказал, – ответил я, – что речь идет о том, как мы понимаем и интерпретируем наше переживание…

– Ага, – кивнул саядо Ан. – Единые мировые искры. На словах бывает вообще все. Самое ужасное, что наевшийся пустых слов человек начинает верить, будто постиг что-то важное. А ему просто добавили мусора в голову. Истинное постижение, господин Федор, это когда мусор из головы убирают. Если вы когда-нибудь увидите подлинную природу феноменов, вы убедитесь, что о них не то что спорить, даже думать

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату