– Первый роман Роберта Пёрсига отвергло сто двадцать одно издательство. А твою первую книгу даже напечатали, – говорил Петро. – Да, пусть все вышло не очень удачно, ну и что? Если хочешь стать писателем, ты должна быть упрямой.
Она смотрела на него и как-то грустно улыбалась. И обещала, что попробует. И, кажется, даже начала что-то писать.
А потом умер дед, и все полетело к чертям собачьим.
Мы несколько раз навещали бабушку, она теперь жила совсем одна в огромном доме и вела себя очень странно. Словно отключалась, сидела, смотрела куда-то в угол и не сразу откликалась, когда к ней обращались. Она всегда была щепетильна в отношении быта, но после смерти деда в ней что-то надломилось, дом превратился в музей: предметы всегда стояли на одних и тех же местах, идеально чистые, блестящие, как экспонаты. Не хватало только сопроводительных этикеток. Я ходил из комнаты в комнату и разглядывал двери шкафов, натертые до зеркального блеска, открывал гардероб и видел дедовы старые белые рубашки, выглаженные и накрахмаленные. Что они здесь делают? Зачем она хранит их?
Однажды мама провела эксперимент: зашла в зал и поменяла местами несколько книг на полке, потом открыла сервант и сдвинула три тарелки так, чтобы они слегка выбивались из общего ряда, и еще оставила пару жирных отпечатков пальцев на бокалах; открыв гардероб, она сняла одну из старых рубашек с плечиков, хорошенько помяла ее и повесила назад.
Когда через две недели мы снова приехали в гости, книги стояли в алфавитном порядке, тарелки в серванте вернулись в строй, а бокалы были начищены так тщательно, что слепили своей хрустальной прозрачностью; рубашки в гардеробе воняли крахмалом и, кажется, даже еще не успели остыть после встречи с утюгом.
Дом был не просто чист, но стерилен, как операционная. Даже солнечный свет, проникая в комнату сквозь старый тюль, казался белым, словно его обесцветили хлоркой.
– Ма-а-ам!
– Да?
– Подойди сюда!
– Что такое?
– Ну, подойди сюда.
– У меня тут горит все, я не могу. Подойди сама. Что ты как маленькая?
Мама сгребла рубашки в охапку и потащила на кухню. Плечики шуршали о стену, царапая обои, пока она шла по коридору. Она толкнула дверь и бросила рубашки на обеденный стол, уже сервированный тарелками и вилками.
– Это что?
Бабушка рассеянно смотрела на нее, застыв над сковородой с лопаткой.
– Рубашки.
– Это я понимаю. Зачем они тебе? Они старые! Почему ты их не выбрасываешь?
Из ступора ее вывело шкворчащее, плюющееся сало на сковороде. Она стала судорожно переворачивать пузырящиеся ломтики жира.
– У меня тут… подгорает. Не мешай.
Мама шагнула к плите и выключила газ.
– Ты чего? Я же готовлю.
– Это подождет. Нам надо поговорить.
– Сало не может ждать. – Голос стал хрупким и неровным. Бабушка схватила спички и попыталась зажечь одну, но серная головка вспыхнула и полетела на пол. – Ты мне весь рецепт испортишь! Оно же горчить будет, если остынет. Ты хочешь есть горький бекон?
Я сидел там, на кухне, смотрел на ее тонкие, длинные пальцы – я любил перебирать их, сидя рядом с ней на диване, пока она смотрела мексиканские сериалы по Первому каналу. Ее пальцы дрожали, и я помню, как дико это меня разозлило. Я зажмурился и задержал дыхание, чтобы не закричать.
Мама долго храбрилась, но я видел, что смерть дедушки подкосила и ее – что-то надломилось. Петро к тому моменту уже поступил в университет и уехал в Москву, и мы жили вдвоем. А мама снова устроилась редактором в издательство – исправляла ошибки в чужих рукописях. Свои черновики она, кажется, так больше и не открыла ни разу. «Потому что чужие ошибки исправлять проще, чем свои», – повторяла она таким тоном, словно цитировала кого-то.
* * *До семнадцати я, честно говоря, даже не думал, что моя жизнь будет как-то связана с компьютерами. Я поступил на математический факультет, изучал все подряд: матанализ, линейную алгебру, теорию вероятностей, математическую статистику, матметоды и модели, теорию игр, эконометрику, теорию риска, численные методы, теорию массового обслуживания.
Мама не хотела меня отпускать:
– Как же ты будешь там учиться? Там огромная территория, ты заблудишься.
Она была права: мой «топографический кретинизм» действительно доставлял много неприятностей – и мне, и окружающим. Моя неспособность ориентироваться на местности с годами стала главной темой для семейных анекдотов:
– Про рассеянных людей говорят: «Заблудился в трех соснах», – наш Егорка способен заблудиться в двух. Буквально.
Со временем мне, впрочем, вполне удалось приспособиться к такой жизни и нивелировать свой недостаток. Я стал рисовать карты и заранее продумывать даже самые простые и короткие маршруты. Да и вообще, сказать по правде, я не очень-то любил гулять. У меня была карта территории университета, и я наизусть выучил все углы, повороты и расстояния в шагах до нужных корпусов и аудиторий.
Дешевых и качественных GPS-навигаторов в смартфонах тогда еще не было, поэтому мне приходилось выкручиваться, и я, как кладоискатель, повсюду ходил с подробной нарисованной от руки картой.
– Ну что, нашел клад? – спрашивали студенты, когда я проходил мимо.
– Почти, – отвечал я с беззаботной улыбкой. – Уже близко.
Я знал, что лучший способ нейтрализовать злую насмешку – посмеяться вместе с клоуном.
Вообще это довольно сложно – выделяться. Особенно среди студентов, для которых прогулять пары – достижение. Я не любил прогуливать, и я любил учиться. Друзья называли меня информационным наркоманом. И в этом что-то было: знаете, есть такие заводные мартышки – ты несколько раз проворачиваешь ключик у нее в спине, и она бегает по столу, поет песни и весело бьет в тарелки; но рано или поздно завод кончается – мартышка падает на бок и замирает. Я понимал эту мартышку, потому что моим «ключиком в спине» были книги. Иногда мне казалось, что если я перестану учиться, читать, узнавать новое – я, точно как та мартышка, лягу на бок и умру.
* * *В честь поступления в универ Петро подарил мне ноутбук – нехитрую китайскую машинку, которую я использовал по большей части для того, чтобы играть в видеоигры. Однажды я щелкнул не по той ссылке и поймал вирус, трояна.
Это и стало началом. Меня вдруг осенило – я понял, что экосистема компьютера во многом напоминает водоем: тут есть свои
