Троян управлялся посредством IRC-сервера, и мне удалось выйти на его автора. Я вышел с ним на связь и попытался узнать больше об алгоритмах, которые используются при создании вредоносного софта. Чуть позже – месяца через три – я написал своего первого зловреда и назвал его submarine: с его помощью я воровал у беззаботных пользователей CD-ключи от игр, в которые сам хотел поиграть.
В свою защиту скажу вот что: submarine был первым и последним зловредом, которого я написал.
В том же году на дне рожденья у Петро я похвастался ему.
– То есть, – сказал он, глядя на экран со строчками кода, – ты создал вредоносную программу? – Я кивнул, и он разочарованно посмотрел на меня. – Малек, это не круто. Вообще не круто.
– Но. Но подожди! Дело ведь не в этом. – Лицо мое горело от стыда. – Ты не понимаешь. Представь, что интернет – это экосистема, океан. И мы, в данном случае я, мы можем создавать живых существ, которые обитают там, взаимодействуют друг с другом, проникают в плотные слои, туда, куда обычные рыбы проникнуть не могут. Это же крутатень, разве нет? Как передачи с Жак-Ивом Кусто, только про интернет!
– И ты создал паразита, – вздохнул Петро.
Я бы хотел сказать, что реакция брата обескуражила меня и произвела терапевтический эффект. Но не могу. Я продолжал изучать уязвимости систем, в частности, мобильных операторов. Вскоре я научился даже зарабатывать на этом – воровал трафик через дырявые шлюзы и продолжал писать программы-шпионы разного уровня сложности. Я зависал на закрытых форумах для криптоаналитиков. Попасть на такой форум непросто – нужно сначала его взломать. Успешный взлом равен входному билету. Именно там, в зашифрованном сегменте сети я и познакомился с D; точнее, с пользователем под ником «D». Он модерировал форум и первый поприветствовал меня, когда я наконец нашел уязвимость и пробрался в закрытый чат. В чате никто не трепался попусту, люди занимались делом – обменивались опытом и обсуждали строчки кодов. Это был рай для гика – я попал в место, где степень крутизны человека определяется скоростью его мышления и способностью к решению задач. D иногда подкидывал нам работу: сбрасывал в чат зашифрованные данные и предлагал расколоть их за деньги. Не буду врать, мне не сразу удалось завоевать его расположение – я был медлителен, и меня вечно кто-то опережал. Но однажды я справился раньше всех и неожиданно для себя получил две тысячи долларов. Только представьте, что такая сумма значит для нищего студента. Я понял, что на этом можно неплохо заработать, и стал ночами зависать на форуме, в надежде снова прийти первым и сорвать куш. За два года я стал своим среди десятка анонимов, обитающих в крипточате. D каждый месяц сбрасывал нам фрагменты кода и предлагал найти в них ошибку, прокомментировать или улучшить их. Однажды я взял его код, переписал начисто и отправил обратно. Буквально через полторы минуты пришел ответ.
D: неплохо
Не то чтобы очень уж комплимент, но я от счастья прыгал до потолка. Буквально.
За следующий месяц я переписал еще несколько его кодов.
D: продолжай в том же духе для таких как ты у меня всегда найдется работа
* * *На четвертом курсе ко мне в комнату в общежитии подселили нового соседа – студента по обмену из Канады.
– Приветствую тебе свое приветствие, – сказал он, переступив порог комнаты. На плече синяя сумка, под мышкой – системный блок. – Меня зовут Реми, я из провинциальной провинции Квебек! Я изучаю ваш удивительный русский язык русских.
– Типа лингвист, что ли?
– Да-да. Я приехал изучать изучение уличного российского языка улиц.
– В смысле сленг изучаешь?
– Да-да, уличный язык улиц.
– Ты же знаешь, что такое тавтология?
Он закивал.
– Да-да, это бессмысленное повторение повторяющихся слов без всякого смысла.
– Ты же понимаешь, что «повторение повторяющихся слов» – это тавтология?
Он яростно закачал головой:
– Нет-нет, мой языковой учитель русского языка говорил, что существительное рядом с глаголом усиливает усиление выразительности.
Я полдня объяснял ему, что его учитель не прав. Реми внимательно слушал меня, кивал и старательно записывал все в свою книжечку с шестипалой ладонью и цифрой три на обложке. Он вроде бы все понял, но через пару дней снова перешел на свой собственный «русский язык русских». Вообще, с языком у него было не очень: он, например, знал, кажется, все русские идиомы, но при этом всегда косячил, когда пытался их воспроизвести:
– Я тут все дном наверх переставил, но так и не нашел свою книжную книжку.
Или:
– Она возникла, как гром посередине очень ясного неба.
Или:
– Как говорят у вас в России: без труда ловить рыбу в искусственных водоемах строго запрещено законом.
Сначала я, честно говоря, думал, что он прикалывается – нет, ну, не может же человек так откровенно издеваться над языком! – токсичные отходы он называл «отходчивыми токсинами» и был уверен, что «шут гороховый» – это салат. А вместо «поскрести по сусекам» он говорил «поскрести по сусликам». Но вскоре до меня дошло: Реми действительно искренне не понимал, почему все смеются над его речью, или – чаще – вовсе этого не замечал. Большой ребенок с огромными наивными глазами и каким-то совсем детским голосом, он очень сильно выделялся на фоне прочих – циничных и наглых – студентов нашей общаги. Он не был аутистом или савантом, ничего такого, но иногда я даже завидовал тому, насколько безобидным и хрупким выглядел этот огромный очкарик на нашем фоне.
– А что такое «вмонтировать пивандрия»? – спрашивал он.
– Это значит «выпить пива», – отвечал я.
– А «запоросячить дошик»?
– Ну, это значит «съесть упаковку лапши быстрого приготовления».
– А кто такие «школотроны»?
– Это школьники.
Или:
– Скажи, а разве у вас тут водятся ходят слоны?
– Слоны?
– Ну да. Я услышал слово «заслонить»? Вы что-то такое тут делаете со слонами?
Я засмеялся:
– Нет, Реми, для того чтобы заслонить или прислониться, слон не нужен.
С Реми всегда было весело, он быстро стал локальной знаменитостью, мы даже подражали его манере речи, цитировали его, рассказывали друг другу истории о его новых «языковых находках языка». Реми легко к этому относился, обидеть его было невозможно, никто и не посмел бы обидеть его – добрый и безобидный, всегда готовый прийти на помощь и прикрыть, если надо, он быстро стал своим в общаге, – мы, может, и подшучивали над ним, но никогда не издевались и не позволяли издеваться студентам из других корпусов. Обидеть Реми? Ну нет, это так же нелепо и подло, как обидеть трехлетнего ребенка или
