Сталина Аркадьевна послушно примостилась на краешек, как сухонькая растрепанная птичка на жердочку. Рассматривая посуду в застекленной витрине и немногочисленные предметы на полках «под орех»: фарфоровые фигурки – статуэтки собак и медведей, деревянный подсвечник, стеклянный шар на подставке, еще какие-то мелочи, – он спросил, каким соседом был Григорий Олегович.
– Ох, такой был замечательный мужчина, просто золотой! – с придыханием ответила Сталина Аркадьевна, прижимая кулачки к груди. – Вежливый, спокойный, не пил, всегда поможет, все мог починить, поправить. Уж сколько раз его просила, никогда не отказывал. Всегда тихо у него, чисто, порядок, душа в душу жили, всем бы такого соседа, как он!
– А гости у него бывали? – Рассмотрев все, что было на виду, Феликс взялся открывать деревянные дверцы и выдвигать ящики.
– Кроме дочки, никого и не видела. Было дело, с работы приходили, проведывали, когда болел, где-то с год тому назад.
– А недели две тому назад никто не заходил? – Закончив с ящиками, Феликс собирался перейти к антресолям и по привычке чуть было не взлетел, но вовремя опомнился и пошел на кухню за табуретом.
– Приходил! – воскликнула вдруг Сталина Аркадьевна, когда он вернулся. – Как же это я запамятовала! Какой-то турок с цветами.
Рука Феликса замерла на ручке дверцы антресоли.
– Турок? Почему турок?
– Да кто ж их знает, этих турков, почему они турки.
– Возможно, я не так выразился. С чего вы взяли, что гость был именно турецкого происхождения?
– А какого ж еще? Росточку небольшого, тощий, волосы черные, кожа темная, лицо морщинистое, как сапог.
– Во что он был одет? – Открыв дверцу антресоли, Феликс заглянул внутрь. Старый двухкассетный магнитофон, мотки шнуров, проводов, пластмассовые коробки с пленочными кассетами. Все они были подписаны аккуратным четким подчерком: песни Высоцкого и Окуджавы.
Закрыв дверцу, он перешел ко второму шкафчику.
– Штаны на нем были черные, свободные, не сильно широкие, но и не узкие, из материала такого… – старушка призадумалась, – будто из тонкого мятого шелка, и рубашка темно-зеленая, с воротником-стойкой, под горло который застегивается. И туфли кожаные, остроносые.
– Никак в толк не возьму, что же в его внешнем виде было турецкого, если оставить в покое шелковые штаны? Может, он индус или араб? Или вовсе не иностранец?
Во второй антресоли оказались стопки постельного белья и теплое одеяло.
– Да пес его разберет, кто он такой, – согласилась Сталина Аркадьевна, – но точно иностранец. Плохо очень говорил по-русски, еле-еле слова сцеплял. И акцент еще такой… нет, не наш он будет, не из бывших союзных, это я точно говорю.
– И что он говорил?
Третья антресоль оказалась забита книгами, и Феликс перешел к последней – четвертой.
– Поздоровался, назвал Григория Олеговича по имени-отчеству, сказал еще что-то тихо, я не расслышала, потом Гриша его в квартиру впустил. Минут через пять турок ушел. Без цветов ушел. Шикарный такой букет был, красотища невероятная! Цветы чудные, я из них только орхидеи знаю. А к обеду Григорий Олегович по делам поехал, и надо же такому горю было случиться!
Приоткрыв дверцу антресоли, Феликс обернулся и посмотрел на старушку.
– Погодите, так этот гость приходил прямо в день, когда авария случилась?
– Да, часов в одиннадцать утра.
С высоты табуретки Феликс обвел взглядом комнату, выискивая цветочный букет двухнедельной давности. Ничего похожего. Спрыгнув на пол, мужчина прошел в спальню, оттуда – на кухню. Засохший букет в пышной упаковке с золотистыми лентами стоял в трехлитровой банке на полу, между стеной с окном и обеденным столом. Присев на корточки, Феликс рассмотрел упаковку и почерневшие стебли цветов. На обратной стороне ленты был выбит адрес: «Арт-Флора, Кутузовский проспект, 4». Феликс снял ленточку с упаковки, выпрямился, подошел к раковине, открыл дверцу под мойкой и вытащил мусорную корзину. Она была практически пуста, если не считать смятой сигаретной пачки, разорванной упаковки от печенья и бледно-желтого картонного прямоугольника размером с визитную карточку. Феликс достал его двумя пальцами и увидел отпечатанный текст на английском языке: «На добрую память моему другу и соратнику Григорию. Эммануэль Санчес».
Глава 24
Положив карточку во внутренний карман пиджака, Феликс вернулся в комнату и продолжил изучать последнюю антресоль. В ней также находились книги, блокноты, еженедельники и пара старых фотоальбомов. Феликс вынул их и увидел, что между альбомами и задней стеной шкафа стоят две стопки небольших коробочек. Положив альбомы на полку со статуэтками и подсвечником, он стал доставать коробочки и открывать их по очереди. А Сталина Аркадьевна тем временем продолжала, войдя во вкус роли понятой:
– Еще заметила, что двигался этот турок как-то странно. Хоть через глазок много и не рассмотришь, но тут прямо в глаза бросалось.
– И как же он двигался?
В коробочках оказались ордена и медали. Семь наград Советского Союза и два иностранных ордена – афганский и кубинский. Советские Феликс убрал обратно в антресоль, а иностранные положил на фотоальбомы и спустился с табуретки.
– Как сказать… – подбирая слова, старушка принялась теребить пуговицу халата, – будто у него руки-ноги болят.
С альбомами и орденами, Феликс сел в кресло у журнального столика и посмотрел на женщину.
– Опишите подробнее, пожалуйста.
– Думаете, турок этот в аварии замешан? – Сталина Аркадьевна вперила такой пристально-колючий взгляд в мужчину, что ему невольно стало интересно, кем она работала до того, как вышла на пенсию.
– К сожалению, в интересах следствия я не уполномочен отвечать на подобные вопросы, – сухо проговорил он и принялся листать страницы верхнего альбома. – Будьте любезны, опишите подробнее, что вам показалось странным в движениях гостя.
– Так говорю же, будто кости у него болели и лишний раз он старался не шевелиться. А когда вышел из квартиры, то не на лифте поехал, а по лестнице пошел. Да быстро так проскочил через площадку и вниз понесся, словно мигом выздоровел. И главное, тихо так побежал, даже шагов почти не слышно было, так, будто ребенок ладошкой по столу похлопал.
Феликс оторвался от альбома и поднял взгляд на старушку. Она же продолжала:
– А когда к окну пошла посмотреть, то только и увидала, как турок этот из подъезда выскочил да в машину юркнул, что прямо напротив стояла.
– В какую машину?
– В черную. В иностранную.
– А марка какая была у той машины?
– Чего не знаю, того не знаю, не разбираюсь я в них.
– Хорошо. Он на место водителя юркнул или пассажира?
– Не разобрала. Вперед куда-то сел и сразу уехал.
– Понятно. Как вы думаете, кто это мог быть? Есть у вас какие-нибудь соображения?
Задав этот вопрос, Феликс снова принялся листать страницы. Перед глазами мелькало черно-белое детство, отрочество, юность Гриши Беспалова: школа, военное училище, армия, свадьба, фотографии с женой и ребенком…
– Да черт какой-то, не знаю я, – старушка пожала острыми плечиками. – Вроде человек, а как обезьяна механическая. Да и морда тоже обезьянья.
– А вы глаза его, случайно, не рассмотрели? – Феликс отложил альбом и взялся за следующий.
– Вот этого не
