Боль, скопившаяся за все это время, и потрясение, вызванное его неожиданным появлением, взрываются во мне и вонзаются в душу осколками. Но не осколками грусти или печали, нет. Осколками злости. Он понятия не имеет о том, что происходит. Быть может, я бы обо всем ему рассказала, если бы он не явился сюда пьяным и не принялся орать на меня.
— Прости, что ты несчастен, — резко отвечаю я. — Прости, что причинила тебе боль. Я думала, что могу поговорить с тобой, потому что нуждалась в этом. Ни о чем другом я не думала. В этом-то и проблема! Если бы я хорошенько подумала, то не заварила бы всю эту кашу. Поэтому…
— О чем ты? Какую кашу ты заварила? — хмурится Мэзер.
Голова гудит, тело подрагивает.
— Нет уж, после того как ты пробрался в мою спальню и наорал на меня, ты не заслуживаешь никаких объяснений.
Я разворачиваюсь к двери, готовая позвать Гарригана и Коналла, чтобы они выкинули Мэзера из моей жизни. Нельзя было разговаривать с ним утром. Несмотря на все пережитое, он единственный из тех, кто остался самим собой. Он — тот самый Мэзер, с которым я выросла, тот самый Мэзер, в которого я влюбилась.
Мир расплывается перед глазами, кренится, и я хватаюсь за дверь. Мне нельзя быть рядом с Мэзером. Рядом с ним я чувствую себя Мирой — осиротевшей девчонкой-солдатом. Мне нужно держаться с такими людьми, как Генерал и Терон. С ними легче ощущать себя королевой.
Все, что я так долго удерживала внутри себя, прорывается наружу. Повернувшись к Мэзеру, я сквозь слезы ищу его глаза. Он нахмурился и приготовился к спору. Неудивительно. Мы оказались не на своем месте и оба не правы. Будь все по-прежнему, и наши отношения были бы другими.
Только вот тогда у нас тоже ничего не клеилось. Он был королем, а я — солдатом. Теперь я королева, он — лорд, но он по-прежнему… Невероятно, раздражающе, восхитительно бесхитростен. Я судорожно сглатываю.
— Я бы выбрала тебя, если бы могла быть рядом с тобой той, кем должна быть.
Мэзер никнет, его боевой пыл улетучивается. Он безмолвно и неподвижно глядит на меня, затем склоняет голову набок, и его лицо каменеет. Я понимаю: он сдерживает слезы. Возможно, в глубине души хочет, чтобы я сражалась за него и за то, что могло бы быть между нами. Между Мирой и Мэзером — без титулов и возложенных на них обязательств.
Он тяжело выдыхает.
— Думаю, если бы мы хотели… мы бы пережили все, оставаясь при этом самими собой.
Я всхлипываю, по щекам текут горячие слезы. Его покрасневшие глаза ловят мой взгляд и удерживают достаточно долго для того, чтобы я увидела в их глубине печаль и боль.
— Моя королева, — произносит он.
Я нашариваю за спиной дверную ручку и распахиваю дверь перед удивленными лицами Коналла и Гарригана, когда из моей спальни в коридор выходит Мэзер. Он удаляется. Вот так просто. Не сказав последнего «прощай», не задержав на мне взгляда. Как будто мы и вовсе никогда друг друга не любили.
10
Мира
Меня выдергивают из сна приглушенные крики, раздающиеся из смежной комнаты. Я не успеваю броситься на помощь — дверь в мою спальню распахивается, и внутрь проскальзывает Гарриган. Он смотрит на меня, но я машу рукой в сторону.
— Иди к Нессе, — говорю я, и он идет к двери, соединяющей мою спальню с комнатой, которую Несса объявила своим «почетным местом служанки».
Когда он открывает ее, чтобы войти, до меня доносятся отчаянные рыдания.
— Тише, Несс, тише, — успокаивает Гарриган сестру.
Я перекатываюсь на бок и обхватываю голову руками. Плач Нессы заглушает голос Гарригана, но он больше не произносит слова утешения — он поет, и его песня завораживает:
На снег искрящийся головку положи, Печаль — на лед прохладный возложи. И пусть, дитя мое, спокойствие зимы Принадлежит тебе и дарит свои сны. Сердечко трепетное к снегу приложи, На лед прохладный слезки возложи. И пусть, дитя мое, блаженство тишины Принадлежит тебе и дарит свои сны.Я сдавленно вздыхаю в наступившей тишине. Несса затихла. После долгих мгновений хрупкого покоя дверь снова открывается, и я сажусь лицом к Гарригану. Он замирает и напрягается, взглянув на меня.
— Моя королева?
Я не сразу понимаю, почему в его голосе сквозит беспокойство, а потом чувствую струящееся по щекам тепло. Я плачу, сама не зная почему, растроганная грубоватым пением Гарригана.
— Где ты выучил эту песню?
Опустив плечи, он делает шаг ко мне.
— Дебора нашла ноты в развалинах дворца, однажды сыграла ее и… — Он смеется тихо и приглушенно, чтобы не разбудить Нессу. — Я вспомнил эту колыбельную. По-моему, нам пела ее мама.
В сознание врывается образ, который я вижу каждый раз, глядя на Гарригана, Коналла или Нессу. Я вижу их жизнь такой, какой она должна была быть. Он, поющий эту колыбельную своему ребенку. Их собственные семьи — его, Коналла и Нессы. Их родители — живые и счастливые.
— Ты… — Мой голос подрагивает. — Ты сожалеешь о том, кем стал из-за этой войны?
На лице Гарригана мелькает удивление, затем боль.
— Нет, моя королева. А вы?
— Я… не важно, — качаю я головой. — Доброй ночи.
Гарриган медлит, но не решается продолжать разговор.
— Доброй ночи, моя королева. Если… Нессу снова будут мучить кошмары, то я рядом, за дверью.
Ясно слышу не произнесенные им слова: «Если вас будут мучить кошмары, то я защищу вас».
Я улыбаюсь. Его искренность и простота милы. Гарриган с поклоном удаляется, и я остаюсь одна в полной тишине. Даже магия в груди
