– Да, он молод, – отметил Ланкастер. – Потому, полагаю, вам трудно будет воспринимать его всерьез. В конце концов, мы все здесь из древнего ордена. Многие привыкли слушать приказы от тех, кто, так сказать, более умудрен опытом. – Он провел рукой по седеющему «ежику». – И я все же прошу вас выслушать. Представьте, как будто он говорит от моего имени. Потому что это так и есть. И если вы вслушаетесь в его предложение, уверен, вы тоже увидите, что оно имеет смысл… Слово вам, мистер Брейтуайт!
Ланкастер вытянул руку в сторону столика, за которым, видимо, должен был сидеть Калеб. Однако там стоял лишь пустой стул. Ланкастер завертел головой. Сперва заминка казалась неловкой, потом и вовсе дурацкой.
– Мистер Брейтуайт, прошу, – повторил он.
В толпе зазвучали смешки, кто-то хохотнул в голос – судя по всему, Даллас. Ланкастер подошел к одному из своих людей и прошептал:
– Куда он запропастился?
И вдруг Брейтуайт явился – возник из темноты, как будто из ниоткуда, и занял центральное место, которое только что покинул Ланкастер. «Здорово», – восхитилась про себя Руби, и некоторые гости, чувствовалось, были с ней солидарны. Только Ланкастер всего этого не увидел, продолжая хмуриться на помощника.
Брейтуайт заговорил – негромко, но веско:
– Благодарю вас, мастер.
Ланкастер развернулся, испуганно и гневно. Впрочем, Брейтуайт вел себя, как будто ничего особенного не произошло, и уважительно кивнул. Ланкастер взял себя в руки, кивнул в ответ и занял стул, на котором должен был сидеть Брейтуайт.
Калеб оглядел собравшихся. Люстра словно вспыхнула ярче, подсвечивая его лицо и подчеркивая стать. В отличие от Ланкастера, свет ему льстил, делал более живым.
– Спасибо, что пришли. Начать я хотел бы с того, что развею кое-какие заблуждения. Как всем вам известно, в июне умер мой отец, и не сомневаюсь, до вас дошли слухи об обстоятельствах его гибели. Он хотел завершить ритуал, который впервые пытался провести в тысяча семьсот девяносто пятом году Тит Брейтуайт. Ритуал снова не удался, но в этот раз не так катастрофически: ни дом, ни слуги не пострадали. Однако все члены арпхемской ложи погибли. Кроме одного.
Он прижал руку к груди.
– Словом, никто мало-мальски достойный не выжил, – с насмешкой выкрикнул из толпы Лос-Анджелес.
Брейтуайт воспринял колкость с достоинством.
– Безусловно, на первый взгляд так может показаться. Именно поэтому я здесь: повторюсь, моя задача – развеять возможные заблуждения, а не плодить еще больше небылиц.
Как я уже сказал, до всех вас дошли слухи о гибели моего отца. Так вот, не верьте им. Виной тому вовсе не провал ритуала. Скорее всего, он бы действительно не удался. Отец сам считал, что шансы в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят. Мои же прогнозы были куда пессимистичнее. Вероятность провала я оценивал почти в восемьдесят процентов, причем ожидал повторения катастрофы полуторавековой давности.
Итак, восемьдесят процентов на провал, или четыре из пяти. Долгое время меня такой расклад устраивал, однако в конце концов я решил, что этого недостаточно. Мне нужна была твердая убежденность. Я хотел, чтобы никого из них не стало наверняка.
По мере того как до собравшихся доходил смысл его слов, в аудитории начиналось шевеление. Руби посмотрела на Ланкастера. Тот нахмурился: видимо, эта часть речи не была оговорена.
– Верно, это я сорвал ритуал, – продолжал Брейтуайт. – Это я убил их всех, всю ложу подчистую. А знаете почему? Потому что я сыт по горло этой херней.
Не поймите неправильно, я глубоко уважал своего отца. До определенного предела. Он обладал выдающимся умом и философским гением. Но у него был один существенный недостаток – тот самый, что погубил Тита Брейтуайта, тот самый, который до сих пор преследует многих из вас. Да, у него был ум ученого, передовой ум, но закоснелое сердце. Сердце алхимика. Сердце колдуна.
Гул в толпе стал нарастать. Руби с детства ходила в церковь и понимала, в чем причина: в богохульстве. Ланкастер поднялся, готовый в любой момент прервать собрание, пока толпа не учинила расправу. Однако Брейтуайта это лишь еще больше подзадоривало.
– «Адамиты из Ордена Изначального рассвета», – произнес он издевательским тоном. – По-вашему, это название серьезной научной организации? На мой взгляд – чистый цирк. Алхимики, вы все здесь алхимики! Трудитесь в своих группках. Завидуете друг другу. Упиваетесь секретами. Пока не строите козни, тратите время на то, чтобы снова изобрести колесо, заново открыть знания, которые на сегодняшний день уже должны быть общеизвестными. А узнав что-то новое, вы как поступаете? Правильно, копите. Запираете вот сюда, – он постучал себе по лбу, – или записываете в одну-единственную книгу, которую затем тоже прячете. А когда что-то случается? Когда срывается очередной ритуал, когда книга пропадает, когда ум погибает… Мы, молодое поколение, вынуждены все начинать с нуля, и так по кругу.
Я мог бы дождаться своей очереди. Пусть отец взрывает к чертям свой дом, как Тит Брейтуайт полтораста лет назад, или пусть кто-то из его приспешников всадит ему нож в спину, наложит проклятье или сошлет в иное измерение. Но мне дорого мое время, и я не вижу смысла проводить эксперимент, если исход его и так ясен. Мне надоело состоять в ордене, который кричит, что хочет изменить мир, а не в состоянии изменить даже себя. Короче говоря, этот балаган меня достал.
Поэтому я решил поторопить отца, чтобы он побыстрее достиг цели, к которой так уверенно шел. Тогда я бы смог проложить новый путь. Современный. Лишенный предрассудков.
И именно поэтому я сегодня выступаю перед вами: я верю – надеюсь, – что кто-то из вас тоже готов строить новый путь. Готов объединить усилия и вести себя как ученый. Не как алхимик.
Он замолчал. В зале теперь стояла полная тишина, его слушали внимательно и
