Шейн открывает дверь и машет рукой репортерам у меня за спиной.
– Устроить тебе экскурсию?
Я точно знаю, где она закончится.
– Нам еще долго ехать, а вечером я договорилась встретиться с Джеком, так что мне нужно быть дома к пяти.
У него дергается глаз.
– Ах, наши голубки решили умереть от несбыточных желаний.
Он показывает на черный «компакт», стоящий на улице.
– Вон моя машина.
Я хочу убедиться, что все идет по плану – по моему плану. Поэтому говорю:
– Поедем на моей.
Он опускает ключи в свой карман.
– Люблю девушек, которые берут ситуацию в свои руки.
Господи боже, его выпустили на свободу и это ни капли его не изменило. Но ладно, может быть, это значит, что он здоров. Не обращая внимания на журналистов, выкрикивающих наши имена, мы выходим из дома. К несчастью, на этот раз один из них прыгает в свою машину и садится нам на хвост.
Сжав зубы, я прибавляю скорость и проскакиваю на желтый свет, но журналист едет следом за нами несмотря на то, что светофор уже переключился. Мы играем в догонялки на забитых улицах, а Шейн глядит в заднее окно. В горячке погони я случайно выезжаю на двухполосную улицу, и нам обоим приходится сбавить ход. Как будто этого мало, приближается мусоровоз, который почти полностью занимает обе полосы. Великолепно. Но потом я понимаю: то, что выглядит как задержка, на самом деле – новая возможность.
– Держись крепче, – говорю я.
Надавив на педаль газа, я объезжаю грузовик. Он недовольно сигналит, но зато нам удается оторваться от спорткара, в котором едет тот репортер.
Шейн смеется.
– Вот черт.
Хоть кто-то одобряет, что я иду на риск. Я веду машину на восток. Зелень Такомы становится все ярче по мере того, как мы приближаемся к горам. Всю дорогу мы непринужденно разговариваем, проезжая мимо деревьев и холмов, самой жизни, которая никогда не казалась мне такой восхитительной. Я готова отдать все, чтобы Хлоя, Себастьян и остальные получили еще один шанс насладиться ей. Наверняка миссис Стернфилд что-то знает. После смерти ее дочери должен был остаться целый клад, сокровищница исследований, а может, она посвятила свою мать в то, чем занималась. Все может быть. Я должна выяснить, что стоит за ложью, которую выдало лицо миссис Стернфилд.
Два часа спустя мы въезжаем в глухой переулок, где живет миссис Стернфилд. Недалеко от базы отдыха, которая рекламирует свои поля для гольфа и бег на лыжах.
Я хлопаю себя по лбу.
– Вот блин. А что, если она сюда только в отпуск приезжает?
Оттопырив указательный палец, Шейн делает вид, будто сдувает дымок с дула пистолета и подчеркнуто медлительно произносит:
– Мы можем узнать это, только позвонив в дверь, напарник.
Я паркуюсь на засыпанной гравием дорожке на краю двора, густо заросшего цветами. Они окружают аккуратный белый домик с вычурными бледно-лиловыми занавесками. Не то, чего я ожидала, учитывая впечатление суровости, которое на меня произвела миссис Стернфилд. Может, я и ее эмоции тогда прочитала неправильно?
Сделав несколько глубоких вдохов, я выхожу из машины и вместе с Шейном иду к двери. Он ухмыляется и нажимает на кнопку звонка. Ни слышно ни лая собаки, ни торопливых шагов. Я заглядываю в большое окно справа от нас. Ни малейшего шороха.
Я поднимаю руку, чтобы позвонить еще раз, но тут дверь резко распахивается. Женщина, чье чопорное лицо не сходило с экрана моего телевизора, стоит перед нами собственной персоной. Вместо жилетки для игры в гольф или стильных вещей, сочетающих оттенки розового и зеленого, на ней джинсы и походные ботинки. Она говорит:
– Вы проделали немалый путь, не так ли, мисс Холлингс и мистер Эллиот.
Голос звучит грозно, но в ее глазах видны отблески страха.
На мгновение я застываю.
– Вы знаете, кто мы?
– Как бы я ни старалась, от новостей не скрыться. Ну так что я могу для вас сделать?
Она хмурит лоб, и от нее веет любопытством, но сильнее всего я ощущаю исходящий от нее страх.
Шейн стоит расслабленно, расправив грудь и уперев руку в бок, как шериф.
– Для начала, мы очень сожалеем о том, что случилось с вашей дочерью.
И когда это он стал таким дипломатом.
Мисс Стернфилд часто моргает.
– Спасибо.
Стараясь говорить как можно мягче, я спрашиваю:
– Ваша дочь в некотором роде связывает всех нас, вам не кажется?
Она поднимает бровь.
Шейн наклоняется вперед и прижимает руку к сердцу.
– Мы знаем, что выбрали не лучший момент, но это, быть может, наш единственный шанс поговорить с человеком, который был ближе всех к доктору Стернфилд. Не могли бы вы рассказать нам немного о ней? Может, что-нибудь поможет нам понять, что именно она дала нам и почему?
Плечи миссис Стернфилд напрягаются, и она заметно щурится. Я ожидала, что она почувствует грусть, когда мы упомянем ее дочь. Но я вижу только настороженность. Как странно. Чего ей теперь бояться? Оставшегося от дочери наследства? Слишком поздно.
С видимым усилием она принимает более расслабленную позу и смотрит на нас уже не так напряженно.
– Шарлотта могла зацикливаться на том, что делает. Я знаю, что она не собиралась причинять вред вам или кому-то еще. Осознав, какой ущерб нанесло ее исследование и как пресса будет пожизненно преследовать ее, она не смогла это вынести. Она вытирает щеку – на которой нет ни слезинки – и опускает взгляд, чтобы не смотреть нам в глаза.
– Остальное вы знаете. А теперь я надеюсь, что вы оставите меня в покое наедине с моей скорбью.
Я внимательно рассматриваю ее. Все в ее словах кажется слишком хорошо подготовленным. Читая ее эмоции, я вижу тревогу и нечестность. И почему она не пригласила нас войти, как сделал бы нормальный человек в подобных обстоятельствах?
Хотя это выглядит как чрезмерная назойливость, я подхожу ближе.
– Может, вы могли бы облегчить свою скорбь, если бы помогли исправить последствия того, что она сделала.
Она скрещивает руки на груди.
– Я не генетик. Я преподавала литературу.
– Мы просто хотим знать, может остались какие-то заметки или ее компьютер, где могла сохраниться информация о противоядии.
Миссис Стернфилд качает головой.
– Я уже все отдала своему бывшему мужу. Извините.
Извините, ну и дела. И черты ее лица стали более напряженными, когда она упомянула доктора Гордона.
Мы с Шейном используем все обаяние, которым мы теоретически обладаем, чтобы вытянуть из нее больше, но она настаивает, что у нее есть другие дела. Когда она закрывает дверь, я топчусь рядом с Шейном, не зная, что делать дальше.
Я шепотом спрашиваю:
– Видел ее выражение, когда она заговорила о докторе Стернфилд? Мне же не показалось, что тут что-то не то, да?
Он подталкивает меня к машине.
– Нет, она и правда ведет себя как-то странно.
– Она что-то скрывает. Что,
