Мы прогуливаемся вдоль берега. Солнце уже почти коснулось горизонта, но воздух еще теплый, напоминающий скорее тропики, чем Сиэтл.
Шейн вдруг говорит мне:
– Знаешь, куда я хочу пойти? На отмель с моллюсками. Мы с тобой стали бы крутой командой по сбору моллюсков.
Я снимаю туфли и несу их за ремешки.
– Мы стали бы ужасной командой. Я думала, это Хлоя подбила тебя приставать ко мне.
Произнеся имя Хлои, я чувствую тяжесть на сердце.
Он берет меня за руку.
– Хлоя сильная. Они все сильные. Прошла уже не одна неделя, но они по-прежнему стабильны. И либо «Nova», либо «Vida» скоро найдут лекарство.
Он останавливается и обнимает меня – по-братски, – хотя если судить по его бестактным комментариям, можно было ожидать иного. Я утыкаюсь головой в его грудь, такую успокаивающую и теплую. Слишком теплую.
– У тебя и правда температура, Шейн. Мы должны вернуться внутрь.
– Здесь я чувствую себя намного лучше. Еще пару минут, ладно?
Мы отступаем на шаг друг от друга и идем дальше вдоль берега. Шейн по-прежнему держит меня за руку. Это успокаивает меня и напоминает, как мне повезло, что во всей этой истории он оказался на моей стороне.
Охранник стоит у ограды там, где кончается территория института. К счастью, протестующие сюда не добрались. Мы отмечаемся у охранника и обещаем вернуться через несколько минут.
На отмели моллюсков нет никого, кроме пары отдыхающих, усевшихся на большое бревно, принесенное прибоем. Шейн закатывает штаны, чтобы мы могли пройтись по полосе прибоя. Волны сердито ругаются на нас – шлеп, шлеп, шлеп. А может, я просто думаю, что именно ругательств и заслуживаю.
Я говорю:
– Ладно, ты не пугайся, но у меня уже пару дней звенит в ушах.
Он потрясенно вздрагивает.
– Почему ты ничего не сказала?
– А ты как думаешь?
Он качает головой и глядит в небо. Я тяну его обратно к пляжу. Двое, сидящие на бревне, смотрят в нашу сторону, один из них что-то пишет в телефон. Когда я оглядываюсь назад, они поворачиваются друг к другу.
– Солнце скоро сядет, – говорю я.
– Дай насладиться этим немного дольше.
Ему не нужно пояснять, что, раз уж у нас обоих проявились симптомы, нам нужно наслаждаться всем, чем можем.
Мы выискиваем плоские камни и запускаем их по волнам. Те двое поднимаются со своего бревна и направляются к растущему неподалеку лесу. Один из них взволнованно показывает на что-то, скрывающееся в зелени. Я вытягиваю шею, пытаясь разглядеть, что там.
Как будто читая мои мысли, тот из них, что ниже ростом, оборачивается к нам и кричит тонким голосом:
– Тут орлы в гнезде!
Шейн, ускоряя шаг, направляется в их сторону.
– В прошлый раз я тут видел орла. Давай посмотрим.
Конечно, он радостно бросится в любое приключение, даже такое маленькое, как возможность увидеть орла в глуши. Каждое мгновение так невыносимо ценно. Тихо смеясь, мы следуем за теми двоими через лес, в который едва проникает вечернее солнце. В зарослях раздаются еще голоса.
– Надеюсь, они не спугнут птиц, – шепчу я.
Мы босиком крадемся по тропинке. Нам придется помыть ноги, прежде чем снова надеть обувь. Но, право слово, кого волнуют грязные ноги?
Шейн продирается через заросли папоротников, уже готовый поделиться с остальными несколькими интересными фактами о наблюдении за орлами. Но пройдя метров двадцать, он почему-то внезапно останавливается.
– Какого..?
Одним прыжком оказываюсь рядом с ним, чтобы увидеть, что его испугало. И я не верю своим глазам. Под темнеющим небом нам виднеется небольшая поляна, на которой столпилась группа людей. Все они одеты в толстовки с капюшонами, а их лица скрывают маски. Их хищные взгляды сходятся на нас.
Мои внутренности холодеют. Это не собрание любителей птиц. Больше похоже на секту. На тех, кто не наблюдает за орлами, а приносят их в жертву.
Самый высокий человек в группе выступает вперед и разводит руки в стороны, будто собирается взлететь.
– Прекрасно, что вы смогли присоединиться к нам, Эйслин и Шейн.
Двадцать один
Я тяну Шейна за руку.
– Бежим!
Мы продираемся через кустарник, но у нас нет шансов. Двое громил выскакивают из-за деревьев и преграждают нам путь. Прежде чем я успеваю закричать, нас связывают, затыкают нам рты и завязывают глаза. Кто-то грубо заламывает мне руки и толкает меня вперед. Я пытаюсь сопротивляться, и тогда двое хватают меня за ноги и под мышки. Меня несут через колючий кустарник, а потом бросают на покрытый ковром пол, который дрожит, потому что где-то рядом работает двигатель. Рядом лежит еще кто-то – от него исходит такой сильный жар, что это определенно Шейн.
Дверь фургона захлопывается, и мы пускаемся в путь по ухабистой дороге. Нас с Шейном то и дело бросает друг на друга. Я извиваюсь, безуспешно пытаясь ослабить веревки на запястьях. Когда я пинаю дверь, кто-то хватает меня за ноги и связывает лодыжки колючей веревкой, которая впивается в кожу. Господи, может, это те протестующие, которые выжидали, пока им не предоставится возможность уничтожить «выродков»? Я мечусь, как связанный бык, но никак не могу ослабить свои путы.
Кажется, будто мы едем не один час, неизвестно куда. Связанная и лишенная возможности видеть, я проваливаюсь во всепожирающий ужас, и он намного хуже любой панической атаки.
Я пытаюсь закричать сквозь кляп, но начинаю задыхаться. Может, если я успокоюсь, те, кто похитил нас, кто бы они ни были, что-то расскажут. Фургон едет и едет по тряской дороге, и нет никакой возможности понять, где мы. Или чего хотят эти люди. Меня охватывает еще одна вспышка ужаса, когда я вспоминаю сообщения, которые я получала – о том, что мне следует «поделиться тем, что имею» или о том, что со мной нужно обращаться «как с паразитами». О боже, боже, боже.
Меня бросает то в жар, то в холод. Все силы уходят на то, чтобы контролировать каждый вдох, пытаясь не задохнуться из-за кляпа.
Наконец машина замедляется, еле-еле ползет и останавливается. Пронзительный крик, поглотивший мое сознание, превращается в глубокое, как темная пропасть, ощущение безнадежности. Вот так вот для нас все и кончится? Где-то в глуши, в безвестной канаве?
Каждая мышца моего тела до боли напрягается, когда меня хватают за руки и разрезают веревки. Я пытаюсь вырваться, но две мощных волосатых руки сжимают меня со спины, как клещи. От пропахшего пивом дыхания меня передергивает. Его обладатель говорит:
– Чем больше ты дергаешься, тем мне приятнее.
Я замираю, выжидая, мое сердце стучит как молот.
Неподалеку раздаются кряхтенье и звуки пинков, и наконец после нескольких трескучих ударов на другой стороне фургона воцаряется тишина. Я всем сердцем стремлюсь узнать, что они сделали с Шейном.
Пол вздрагивает, будто в фургон забирается кто-то еще. Высокий худой парень, которого мы видели в лесу, говорит вкрадчивым голосом:
– Надеюсь, наша встреча будет короткой.
