К счастью, она бежит обратно в дом, и вскоре вдалеке раздается вой сирены. Я шепчу благодарственную молитву. Собака продолжает лаять.
Врачи вносят меня в машину «скорой помощи», хотя я настаиваю, что могу идти.
– Я должна быть с Шейном.
Мое горло пылает от криков.
Один из врачей прикладывает что-то холодное к моей пострадавшей руке.
– Мы позаботимся об этом, мисс Крепкий орешек.
Нет, я мисс Крутая. Просто спросите Шейна.
Еще одна сирена удаляется в поисках ветки, которую я оставила на дороге. Когда двери «скорой», где лежу я, закрываются, меня пробирает дрожь, а когда врач вводит мне в руку иглу для внутривенных инъекций, меня бросает в холодный пот.
Мое сознание мутится, и мне мерещатся толпы врагов, которые яростно преследуют меня. Их лица корчатся от ярости и желания, и они подбираются все ближе и ближе. Но я не могу ни спрятаться, ни убежать.
Кажется, проходит много времени, когда я пробуждаюсь от этого кошмара и понимаю, что я все еще в «скорой». Врач говорит, что меня нашли в тридцати километрах от Олимпии, а Шейна – еще в десяти километрах дальше. Услышав это, я плачу от облегчения.
Хотя вблизи есть больница, по указанию департамента здравоохранения и CDC и, насколько я поняла, службы национальной безопасности, нас отвозят в детскую больницу «Флоренс Бишоп», мой второй дом.
Они везут меня на каталке в отделение «скорой помощи», чтобы зашить рану на колене и перебинтовать ноги. Меня совершенно не удивляет, что доктор Калдикотт появляется меньше чем через час.
Она берет мою историю болезни.
– Обмороки или другие симптомы были?
– Нет. Как Шейн?
– Очень слаб. Он то приходит в себя, то снова теряет сознание.
Она неотрывно смотрит в планшет.
По выражению ее лица я отчетливо понимаю, каков диагноз Шейна.
– Могу я поговорить с ним? Хоть минуту?
Мне отчаянно хочется сказать ему, как для меня важно, чтобы ему стало лучше. Как сильно я… я не знаю, что. Но я просто обязана поговорить с ним.
– Посмотрим.
– Может, в «Nova Genetics» уже есть какие-то разработки, какое-то средство, которое может помочь ему, прежде чем станет слишком поздно.
Звон у меня в ушах становится тоньше.
– И я его тоже приму.
Она вздыхает.
– Доктор Гордон держит нас в курсе исследований.
Испустив еще один долгий вздох, она продолжает:
– К несчастью, одна из шимпанзе, на которых мы тестировали новое лекарство, умерла позавчера.
Это вышибает из меня дух. Доктор Гордон должен был нам рассказать.
– Которая? Руби?
– Извини, я не знаю.
У меня сжимается сердце от мысли, что мы потеряли кого-то из этих милых животных.
– Но если лекарство, над которым работает «Nova Genetics», не работает на обезьянах, это еще не значит, что оно не сработает на людях, правда?
Она пристально смотрит на меня.
– Эйслин, мы делаем все, что можем.
В комнату врывается мама, едва не сбив доктора Калдикотт с ног. За последние несколько дней ее лицо исхудало еще сильнее. Боже, через что ей из-за меня пришлось пройти.
Она обнимает меня, стискивая так сильно, что я боюсь, как бы игла капельницы не выскочила из моей вены.
– Ох, дорогая моя. Что случилось?
С чего начать?
Высокий полицейский подходит к нам и спрашивает, готова ли я ответить на его вопросы. Разумеется. Чем раньше они найдут этих вампиров, тем лучше, не то они будут воровать кровь у кого-нибудь еще, или, что еще хуже, используют кровь, отнятую у меня и Шейна, чтобы заразить СZ88 еще больше жертв.
Я описываю все как можно подробнее, а мама стоит рядом и бледнеет все сильнее с каждой новой деталью моей истории. Когда я описываю, как эти жуткие типы силой брали у меня кровь, мне становится страшно, что она упадет в обморок.
– Я в порядке, правда.
Капельница творит чудеса. Я больше не чувствую сухость во рту, и у меня появляется все больше энергии.
Полицейский наконец удаляется, и я снова обнимаю маму. Доктор Калдикотт возвращается и сообщает мне, что состояние Шейна слишком серьезно, и посещать его могут только ближайшие родственники. Я думаю, что меня уже тоже можно причислить к их числу, но врачи смотрят на это иначе.
Еще доктор Калдикотт говорит, что она оставит меня под наблюдением до утра. Возражения не принимаются.
Медсестра отвозит меня в палату несколькими этажами выше, где мне наконец предоставляется возможность избавиться от своего изорванного платья и обтереться губкой, прежде чем одеться в больничную пижаму, которая кажется мне роскошью.
Я говорю маме:
– Мне и правда нужно увидеть Шейна.
Она глубоко вздыхает и обнимает меня.
– Извини, дорогая. Пока ты была в ванной, доктор Калдикотт зашла и сказала, что он впал в кому.
Мне кажется, что моя грудная клетка сейчас взорвется. Поверить не могу, что генная терапия так стремительно изменила состояние Шейна. В конце концов, я почти убедила себя, что нам досталась не такая смертельная версия «харизмы». Может, его здоровье подкосила травма, которую нанесли ему эти козлы, укравшие его кровь. Если их когда-нибудь поймают, я буду их душить, пока их главарь не лишится своего вкрадчивого голоса.
Мама пытается успокоить меня, но все, чего мне хочется – забраться под одеяло. Через некоторое время она оставляет меня, я отключаюсь на несколько часов, и мне снятся сны, в которых меня крепко держат и тыкают иголками.
Утром мама передает мне сменную одежду, которую она подобрала для меня. Я осторожно принимаю душ, позволяя горячему пару проникнуть в каждую пору моего тела, и лишь потом вытираю раскрасневшуюся кожу.
После того как я привожу себя в порядок, возвращается полицейский вместе с целым набором фотографий с мероприятия. Он просит меня указать тех, кто выглядит подозрительно, и я тут же обращаю внимание на парня, который стрелял в меня злобными взглядами. Полисмен благодарит меня и уходит.
Когда мы заканчиваем с этим, доктор Калдикотт выпускает меня из больницы, повторив те же предупреждения. Разумеется, я не говорю ни слова про свой свист в ушах. И после того как я еще раз упрашиваю ее дать мне встретиться с Шейном, она разрешает мне зайти к нему на минуту.
В отделении интенсивной терапии вокруг него стоят любящие родственники с опухшими от слез глазами. Шейн, который всегда выглядел так внушительно, кажется маленьким из-за груды оборудования, подсоединенного к нему.
Глотая слезы, я беру его за руку.
– Лучше бы тебе встать. Ты нужен «Шоу Шейна» и глупым девочкам. И мне.
Его лицо, которое я успела узнать так хорошо, не выражает ничего. Наверное, это самое ужасное – видеть черты лица, которые всегда были такими живыми, а теперь стали невыносимо неподвижны. Я убивать готова ради того, чтобы он хоть раз ухмыльнулся.
Медсестра говорит, что мне пора уходить.
Я говорю
