Так оно и есть. Власть такой ценой ей не нужна.
Кестрель не знала, как поступить дальше, но вдруг узник замер и уставился на нее. Его залитые слезами глаза в изумлении раскрылись. Гэррани узнал ее. Хотя Кестрель никогда раньше его не видела, пленник смотрел на нее, как человек, внезапно подобравший ключ к шкатулке.
— Меня зовут Тринн, — прошептал он по-гэррански. — Скажите ему, что я…
Капитан вырвался из ее ослабевшего захвата и накинулся на узника.
— Ты сам мне все скажешь. — Капитан говорил по-гэррански бегло, но с сильным акцентом. — Я рад, что ты готов к диалогу. Итак, Тринн, на чем мы остановились? Что ты хочешь мне сказать?
Губы узника беззвучно зашевелились. Палец все еще кровоточил. Вновь блеснуло лезвие.
Теперь Кестрель была абсолютно спокойна. Гэррани смотрел на нее так, будто само ее появление стало добрым знаком и большой удачей. Кестрель не могла предать его доверие, хотя и не знала, чем оно вызвано. Она сделает все, о чем так умоляют его глаза. Нужно только понять, о чем именно.
— Я не помню, — произнес Тринн.
— Отвечай, или сдеру с тебя всю кожу!
— Капитан, — возразила Кестрель, — вы же видите, он не в себе. Дайте ему время…
— Это вы не в себе, если думаете, что я позволю помешать мне. Ваше дело молчать и слушать. Итак, Тринн, я задал вопрос. Не смотри на нее, она здесь никто. Смотри на меня.
Взгляд Тринна заметался между ними. Гэррани хрипло застонал от боли, с мольбой глядя на Кестрель.
— Прошу вас, — прошептал узник, — он должен знать.
Капитан содрал с руки пленника кусочек кожи и бросил в ведро. Тринн закричал. Этот вопль эхом отозвался в голове у Кестрель. Она потянулась к капитану и попыталась удержать его руку, сжимающую кинжал. Но тот не глядя оттолкнул Кестрель, и та упала на пол.
— Лучше не упрямься, Тринн, — прошипел капитан. — Забудь слово «нет». Для тебя есть только «да». Понял?
Тринн закусил губу, крик оборвался.
— Да.
Кестрель поднялась на ноги:
— Капитан…
— Молчать! Вы только мешаетесь. — Он обратился к Тринну: — Что ты делал возле двери во время встречи императора с главой сената?
— Ничего! Я убирался. Это моя работа.
— Твой ответ подозрительно похож на слово «нет».
— Нет! То есть да, да, я подметал пол. Делал свою работу. Я здесь слуга.
— Ты раб, — поправил его капитан, хотя указ императора официально освободил всех гэррани. — Ведь так?
— Да, я раб.
Кестрель как можно тише вытащила кинжал из ножен. Если капитан не обернется, у нее есть шанс. Не важно, что боец она никудышный. При таком раскладе Кестрель успеет нанести ему удар. Наверное.
— Так почему? — спросил капитан обманчиво мягким голосом. — Почему ты подслушивал под дверью?
Клинок в руке Кестрель дрогнул. От капитана пахло парфюмом императора. Она заставила себя сделать шаг ближе. Выпитое утром молоко подступило к горлу.
Тринн перевел взгляд с капитана на Кестрель.
— Деньги, — прохрипел он. — Сейчас год денег.
— Ага! — воскликнул капитан. — Вот мы и подобрались к самой сути. Тебе заплатили, верно?
— Нет…
Капитан полоснул ножом по другому пальцу. Кестрель вырвало. Она выронила нож, но крик Тринна перекрыл звон металла о камни. Кестрель вытерла губы рукавом и, отвернувшись, зажала уши ладонями, но все равно услышала вопрос капитана:
— Кто? Кто тебе заплатил?
Но ответа не последовало. Тринн потерял сознание.
Кестрель заперлась в своих комнатах, будто подхватила заразную болезнь. Сначала она бросилась в ванную и терла кожу мочалкой до тех пор, пока та не стала красная, как ошпаренная. Платье Кестрель оставила на полу в ванной, а сама забралась в кровать, даже не высушив волосы, и начала думать.
Точнее, попыталась. Она отчаянно старалась понять, как теперь поступить. Вдруг Кестрель заметила, что пуховое одеяло, теплое, но легкое, подрагивает, словно живое существо. Но это дрожала она сама.
Кестрель вспомнила Плута, предводителя гэрранских повстанцев. Арин подчинялся ему, восхищался им, даже любил — в этом Кестрель не сомневалась. Плут все время грозился переломать или отрезать ей пальцы, содрать кожу. Он был словно одержим этой идеей, а потом все это переросло в безумие другого рода. Кестрель вспомнила ужас, охвативший ее, когда она поняла, чего именно хочет Плут и на что готов пойти, чтобы получить свое.
Теперь он мертв. Арин убил его, она видела это собственными глазами. Плут умер и больше не причинит ей вреда. Кестрель уставилась на свои руки. Вот они, целые и невредимые — не ободранные, не окровавленные. Тонкие пальцы, нежная кожа, ногти коротко острижены, чтобы не стучали по клавишам. Возле большого пальца — родинка. Пожалуй, руки у нее были красивые, но сейчас, безвольно лежащие на одеяле, они казались совершенно бесполезными.
Но что она может сделать? Устроить пленнику побег? Для этого потребуется чужая помощь. Кестрель нечего противопоставить капитану. В столице никто ей ничем не обязан, она не знает секретов придворных. Во дворце Кестрель для всех чужая, ей не на кого положиться, тем более в таком опасном деле. А если ее поймают? Что с ней сделает император? А если продолжить бездействовать? Нет, это невозможно. Довольно того, что она пассивно наблюдала за пытками в тюрьме.
Тринн сказал: «Сейчас год денег». Он произнес эти слова так, будто обращался только к Кестрель. Фраза была странной, но смутно знакомой. Возможно, капитан правильно все понял, и Тринн действительно признался в том, что его подкупили. У императора хватало врагов, в том числе среди валорианцев. Тринна мог нанять какой-нибудь недовольный сенатор.
Кестрель перестала дрожать. Одеяло теперь напоминало заснеженное поле с холмиком на месте коленей. Она вдруг вспомнила, как няня однажды сказала ей: «Сейчас год звезд».
Кестрель
