При этом я никак не мог привыкнуть к мысли, что все эти изощренные фигуры и приемы диктует мне мой собственный разум, а не чудесная сила, кроющаяся в мече. Но, заставляя себя верить в это, неизменно поражался искусству его изготовления. Ятаган стал поистине моей любимой вещью: для меня он был, прежде всего, произведением искусства, а уж затем – оружием. Я почти не расставался с ним и, даже засыпая, клал рядом.
Все время, свободное от военного обучения, я проводил в обществе почтенного Дервиша, постигая мудрость. Уроки эти проходили в дворцовой библиотеке, в парке, на улицах города, в его хижине. Мы поднимались на городские башни, уходили в пустыню и посещали близлежащие оазисы. Иногда такие путешествия длились несколько дней, для чего Дервиш всегда аккуратно испрашивал разрешения у визирей.
Я изучал историю и культуру разных народов, их языки и письменность. Знакомился с местоположением земель, морей и стран, их устройством и особенностями. Постигал существование мертвых вещей и живых существ, начала астрологии, алхимии и механики. Осваивал системы математики и логики. Проникал в таинства различных видов искусства, неожиданно обнаружив у себя способности к изображению и поэзии, которые Дервиш посоветовал всячески развивать.
Одним словом, халиф и Дервиш делали меня всесторонне развитым человеком, готовя не только к разрушительной, но и к созидательной деятельности. Халиф, будучи сам весьма образованным человеком, поощрял мое рвение к наукам, даже назначив мне прибавку к жалованью за преуспевание в них.
В общем, жизнь моя стала насыщенной и интересной. Одно лишь немного угнетало меня: у меня не было ни времени, ни возможности испробовать чудесные свойства лампы. Кроме того, копилка моих сведений о тех, кто приходит и уходит, совсем перестала пополняться. На все мои сетования по этому поводу Дервиш неизменно отвечал, что для всего придет свое время. Я же должен прежде овладеть знаниями, подобающими культурному и уважаемому человеку, коль скоро мне предоставлена такая возможность. К тому же они, без сомнения, пригодятся мне в дальнейшем, какой бы путь я ни избрал. На мои опасения, что я могу пасть в битве, он однажды загадочно ответил, что я уже вполне способен избежать этого. Эти его слова я понял лишь спустя время, когда передо мной встала насущная необходимость защиты своей жизни. А пока я лишь принял их на веру, как и все остальные. Я с увлечением продолжал постижение всех преподаваемых мне наук и к концу первого года своей службы мог похвастать завидными успехами.
Год пролетел неуловимо быстро. Думая о предстоящем, я горел страстным желанием приложить приобретенные умения, и когда халиф спросил меня о моем выборе места дальнейшей службы, без колебаний выразил стремление послужить ему на поле битвы. Халиф одобрил мое решение, и с этих дней жизнь моя стала по-настоящему серьезной, полной суровых испытаний.
Очень скоро я с небольшим отрядом выехал из Мекки в расположение доблестного эмира Аль-Хаджаджа ибн Юсуфа ат-Такафи, где встал в ряды его воинов. Эмир вел войска халифа против правителей, не желавших объединяться под знаменем Халифата и стремившихся превратить подвластные им территории в свои государства. Кроме того, нужно было время от времени усмирять воинствующих хариджитов. Так что мне сразу же пришлось погрузиться в настоящую военную жизнь и в первый же месяц отведать настоящего сражения.
Эмир Аль-Хаджадж не дал разгуляться скорбным мыслям, одолевавшим меня после моего первого боя, ибо уже через два дня мы выступили в очередной поход. Этот поход значительно отличался от моего первого организацией и дисциплиной, так как противником нашим на этот раз были не маленькие отряды разнузданных разбойников, а крупные и хорошо организованные силы, состоящие из воинов, обученных не хуже, чем мы. И не успел я оглянуться, как уже стоял лицом к лицу с целым войском.
Я стоял в конном строю, прикрывая с фланга пешие ряды. Вихрем несся, обходя вражеский строй, чтобы нанести удар с фланга или с тыла. Твердой поступью выдвигался вперед, чтобы грудью встретить летящую конницу противника. Дозоры и ночная разведка, круговая оборона и тыловые рейды, рвы и крепостные стены, жаркая уличная резня теперь вихрями неслись друг за другом. Короткие передышки и длительные переходы с места на место, когда меч покоился в ножнах, казались чем-то ненормальным и томили скукой.
Мое боевое посвящение сослужило мне полезную службу. С первого же сражения я уже совершенно спокойно смотрел в глаза врагу и больше не терзался совестью, проливая его кровь. Враг для меня теперь был лишь врагом, стоящим на пути праведных деяний, а его уничтожение – благословленной Аллахом миссией. Но вместе с тем я не питал к врагам ненависти. Я лишь исполнял свой долг, сокрушая поднятое против Халифата оружие, и с легкостью даровал пощаду преклонившим его. Боевой же мой пыл подогревался не ненавистью, а юношеским азартом, предвкушением пополнения копилки поверженных и плененных врагов, добытых трофеев и одержанных побед. Каждое выигранное сражение, каждый взятый город воспламеняли в моем сердце радость за еще один шаг к достижению поставленных халифом благородных целей.
Мастерство мое возрастало с каждым днем. Этому способствовала твердая уверенность в своих силах и умениях, которую я почувствовал, идя в первое же сражение. Ее внушали мне слова почтенного Дервиша и придавала сжатая в ладони рукоять ятагана. Этот волшебный талисман неусыпно стоял на страже моей жизни, обостряя чувства и подсказывая действия на много мгновений вперед. Сближаясь с врагом, я по его глазам угадывал его душевное состояние, а в его движениях моментально прочитывал все его намерения. Глаза и слух давали мне полную картину происходящего вокруг и предупреждали о грозящих опасностях. Рука же, неотступно следуя по указанному ими пути, единственно верными движениями повергала все угрозы в прах, не оставляя противнику никаких шансов на победу и спасение. Я, нередко к своему собственному удивлению, сокрушал его молниеносными и точными приемами, активно используя при этом его же действия и оружие и вводя в замешательство всякими неожиданностями, которые изобретал тут же. При этом успевал отразить все удары, сыплющиеся со всех сторон на меня и моего коня, а нередко и отвести их от находящихся рядом товарищей. По едва уловимому звуку мог вовремя определить полет стрелы, чтобы успеть увернуться или закрыться
