Сури поразилась. Она никогда не слышала, чтобы морвин так быстро овладела телом и тут же его преобразила. Насколько мистик понимала, процесс занимал не один день.
– Когда Коннигер мне рассказал, я тут же отправилась на поиски. Они заняли несколько недель. Каждый день я прочесывала все вплоть до малейшего кустика, и наконец нашла ее. Боги превратили Шайлу в пушистый комок бурого меха, и все же я узнала свое дитя! Такая хорошенькая, такая милая! И она нуждалась в заботе. Я ее кормила. Сперва носила молоко, потом брала немного мяса со стола. Чуть-чуть. И вот она подросла. Я украла козу, за ней еще одну.
Мэйв вытерла лицо и высморкалась.
– Скоро Шайла научилась охотиться. С моих плеч словно гора свалилась, и тут… Наступила Долгая зима и Великий голод. Еды не было ни у нас в далле, ни у нее в лесу. Все исхудали – просто ходячие мертвецы, как мы называли друг друга. Когда люди начали умирать, мы перестали так говорить. Даже дети Падеры не выжили. Я не собиралась дать моей детке погибнуть, только не после того, что мне довелось вынести, да и ей досталось тоже. Чтобы выжить, Шайле было нужно мясо. Козы кончились. Овец тщательно охраняли.
Мэйв умолкла и смотрела в землю, будто видя перед собой тот давний снег.
– Ты нашла мясо? – спросила Сури.
– Да, нашла. Мерзлое, но Шайла не возражала. – Мэйв снова коснулась рукавом лица, на этот раз утирая слезы. – Они просто лежали, сложенные штабелями в хижине у южной стены, рядом с воротами. Земля так промерзла, что хоронить мертвых не получалось, поэтому их засыпали снегом до оттепели. Когда пришла весна, все подумали, что некоторые тела утащили звери. – Голос Мэйв срывался и дрожал. – Моей Шайле помогли выжить дети Падеры.
– Чем сильнее становилась морвин, тем больше ей хотелось человечьего мяса, – проговорила Сури.
Мэйв покачала головой.
– Я не знала. Я не… – Она расплакалась так сильно, что больше не могла говорить.
– Будем надеяться, Шайла еще помнит голос матери. – Сури протянула Мэйв посох Туры, старуха без единого слова встала и принялась карабкаться наверх.
* * *Утром Персефона отправилась сменить смотревшую за Арион Сури и с удивлением обнаружила в Большом зале Коннигера. Она не встречала вождя с тех пор, как Арион перенесли в чертог, поэтому довольно странно было видеть его на Первом троне.
Он сидел, чуть подавшись вперед и глядя в пол. На плечи Коннигер набросил меховую мантию вождя, ли-мору надел на летний лад – обвязал вокруг пояса и заколол, сделав нечто вроде юбки, из-под которой торчали бледные волосатые ноги. Огонь в очаге едва горел, в зале стояла тишина. Коннигер сидел в одиночестве, что насторожило Персефону. Коннигер никогда не оставался один. С тех пор, как он стал вождем, Коннигера всегда сопровождала свита: собутыльники, старые дружки и мужчины из клана Нэдак, которых собиралось все больше.
– Здравствуй, Коннигер, – проговорила Персефона, стараясь не вести себя как провинившийся ребенок, который пришел домой слишком поздно.
– Здравствуй, Персефона, – откликнулся тот, чуть развалившись и подперев подбородок рукой.
Он знал, что она приходит каждое утро на смену Сури. Иначе не сидел бы на троне один в ожидании ее. Похоже, хочет выяснить отношения. Устроит разнос за то, что Персефона доставляет ему неприятности, попытается поставить ее на место. Она решила высказаться первой и изложить свои доводы до того, как они перейдут на личности.
– После смерти Рэглана нам так и не удалось поговорить, – начала Персефона мягким, сочувственным голосом. Они особо не дружили, но знали друг друга много лет, и она понимала: это лучшая возможность его вразумить. – Прости, что усложняю тебе жизнь. Я лишь пытаюсь помочь. Видишь ли, после проведенных здесь двадцати лет мне трудно видеть, как на смену нам с Рэгланом приходят другие, трудно стоять рядом и просто смотреть. Я хочу, чтобы ты знал: я постараюсь исправиться! Вождь теперь ты. Я отношусь к этому с уважением. Я лишь пытаюсь помочь. Надеюсь, ты позволишь мне внести свой вклад, и мы сможем действовать сообща. Я к тому, что занималась всем этим очень долго и владею знаниями, которые могут тебе пригодиться. Быть не в ладах нам с тобой довольно глупо.
Коннигер прокашлялся и сделал глубокий вдох.
– Знаешь, Тресса так мечтала сюда перебраться. – Коннигер лениво указал на балки у себя над головой. – Всю свою жизнь только об этом и думала. Моя женщина знала, что однажды я стану вождем, верила даже тогда, когда я не верил сам. Именно этим и занимается хорошая жена: поддерживает твои мечты, даже когда ты сам в них не веришь.
Коннигер слегка выпрямился в кресле, на котором ему явно было неудобно.
– Все эти толстые бревна, крепкая крыша и прекрасный очаг намного лучше, чем приземистая хижина, в которой мы ютились с матерью, сестрой и ее мужем. Ох уж старина Фиг! Этот гад храпит, точно гром грохочет. Клянусь, солома слазит с крыши каждую весну именно из-за него! И, разумеется, их выводок: четверо спиногрызов, что вечно орут либо ревут. Мы буквально сидели друг на друге, хотя зимой оно и неплохо, ведь холодный ветер продувает кровлю только так. А вот в жару – озвереть можно!
Коннигер с удрученным видом покачал головой.
– Примерно в это время года я частенько ночевал снаружи. Иногда ко мне приходила Тресса. – Он улыбнулся и посмотрел на тлеющие угли у себя под ногами. – В те ночи мы почти не спали. Ей нравится на свежем воздухе. Она любит свободу, которую чувствуешь, лежа на траве. Я предвкушал, как мы с ней поселимся в чертоге с толстыми бревенчатыми стенами, звериными шкурами повсюду и теплом нашего собственного очага.
Персефона кивнула.
– Дом огромный, это уж точно. Помню, как меня потрясла спальня, когда Рэглан показал мне ее впервые. Я подумала, что столько роскоши – просто неприлично. Мне казалось, что невозможно быть несчастным, живя в таком доме и лежа на такой кровати, однако в этих стенах я выплакала целые реки слез.
В открытую дверь влетел ветерок, раздув угли в очаге между Коннигером и Персефоной. Коннигер выпрямился и поправил на плечах медвежью шкуру. Сверху чуть слышно донесся
