В ответ тот, подняв указательный палец вверх, сказал:
– Сынок, ты где будешь служить? В роте материального-технического обеспечения.
Я недоуменно пожал плечами:
– Все равно не понимаю, сапоги яловые, пэша мне с какой радости выдали?
Пузенко подозрительно глянул на меня:
– Ты что-то слишком много знаешь, хлопец, пэша сразу разглядел. Откуда сведения?
– У меня отец военный, майор, только четыре года как ушел в запас, – ответил я. – Мы всю дорогу по военным городкам мотались. Так что про форму я знаю все. Бате сапоги чистил, как только щетку смог в руках держать, то же самое и с пуговицами на кителе.
Старшина сдвинул пилотку назад и вытер пот со лба:
– Ну, это радует, слышал же сам, как кэп приказал, чтобы ты послезавтра уже машину подал в комендатуру. А пэша тебе выдали из-за Климова – тот вечно требует, чтобы у него водитель нормально выглядел.
В это время кусок притащил шинель и зимнюю шапку. Забрав всю амуницию, мы двинулись обратно в казарму.
Там я переоделся в хэбэ в каптерке у старшины, свою домашнюю одежду запихал в наволочку, рассчитывая при случае отвезти ее домой. Кучку петлиц и погон распихал по карманам, рассчитывая пришить их, как только пристроюсь на табуретку рядом со своей койкой. Остальную форму старшина аккуратно повесил на вешалку.
Посмотрев, как я заправился, он опять удивленно покачал головой, затем, щедро оторвав полметра белого материала, спросил:
– Может, тебя не надо учить, как подшиваться?
– Не надо, – ответил я и мечтательно добавил: – Жаль, не выдали гимнастерку старой формы, ее можно с проводком подшивать.
– Но-но, сынок, – сообщил старшина. – Со стариками себя не ровняй, походишь и так. Ты пока никто, и звать тебя салабон.
Он забрал у меня все документы, сказав, что сам отнесет в строевую часть, после чего мы вышли в расположение. В большом помещении с четырьмя рядами двухъярусных коек почти никого не было. Около вешалки с шинелями топтался дневальный, видимо, на десятый раз приводя их в нужное состояние. Рядом за столом сидел дежурный по роте и разглядывал свою рожу в зеркале.
– Синицын, ко мне! – негромко скомандовал Пузенко. Тот для начала подскочил, потом, повернувшись, сказал:
– Петя, достал со своими шуточками. Хорош под Ахрамеева косить. Так и сердечником стать недолго.
Старшина показал на меня:
– Поручаю тебе молодого бойца. Хватит прыщи перед зеркалом давить, делом займись. Проследи, чтобы он до обеда с гимнастеркой разобрался, а когда народ начнет подтягиваться, передай его Яшенкову. Я ушел в штаб. Все понятно?
– Понятно, – ответил Синицын и метнул на меня злой взгляд.
Как же, салага заметил его испуг, да потом еще и по поводу прыщей старшина прошелся.
Стоило тому выйти из расположения, как младший сержант Синицын крикнул свободного дневального:
– Эй, Жан Татлян ху…в, мухой сюда!
Мелкий армянин, подбежав к нам, с жутким акцентом доложил:
– Товарищ сержант дневальный, рядовой Гаспарян по вашему приказанию прибыл.
– Дневальный, дневальный, тащи станок еб…й, – пробормотал как бы про себя сержант, искоса поглядывая на меня.
«Э! Да ты позер, братец, – подумал я. – Перед молодым выступаешь как в театре».
– Слушай сюда, – обратился Синицын к Гаспаряну. – Садишься рядом с этим раздолбаем и показываешь, как надо пришить погоны и петлицы, на все про все даю полчаса, все понял?
– Портянки-то хоть умеешь наматывать? – обратился он ко мне, проявив неожиданную заботу.
– Умею, – ответил я, временно проглотив слово «раздолбай».
– Ну и хорошо, – сообщил Синицын, отправляясь дальше давить угри на своем носу.
Ближе к обеду в роту стал подтягиваться народ. Мимо меня без шуток никто не проходил. Но пока особо не приставал.
Только я закончил шитье, как появился Синицын вместе с еще одним старшиной лет тридцати.
Как оказалось, это был командир хозвзвода, Яшенков Илья Сидорович.
Он пристально оглядел меня со всех сторон и неожиданно спросил:
– Как насчет подъема переворотом, рядовой, слабо?
– Без проблем, – ответил я и подошел к турнику. Демонстративно поплевал на ладони, подпрыгнул и ухватился за перекладину.
На десятом перевороте около турника появились зрители, на двадцатом они уже делились впечатлениями, ну а на двадцать пятом перевороте я сам решил завязать.
– Отлично, – хлопнул меня по плечу Яшенков. – Еще бы десять раз, и перебил рекорд Гаспаряна.
«М-да, хорошо, что решил остановиться, – подумал я. – Только соревнований мне здесь не хватает».
– Так что, сынок, через неделю от нашей роты пойдешь на полковые соревнования вместе с ним, – обломал мои надежды комвзвода.
Стоявшие рядом парни весело засмеялись.
– Правильно, пусть салажня теперь за нас отдувается, – кто-то из них высказал общую мысль.
Яшенков посмеялся вместе со всеми, потом отвел меня в сторону и сообщил:
– Будешь служить в моем взводе во втором отделении, у младшего сержанта Синицына. Расслабляться некогда, после обеда займемся с тобой строевой подготовкой. Ротный, капитан Ахрамеев, приказал тебя гонять по плацу до отбоя, но чтобы послезавтра ты стал хоть чуточку похож на бойца.
Он подозвал к нам рослого светловолосого сержанта.
– Это мой заместитель Ромас Мицкунас, он лично займется твоим воспитанием.
Замкомвзвода хищным взглядом уставился на меня.
«Точняк загоняет до смерти», – правильно понял я взгляд сержанта.
– Рота! Выходи строиться! – раздался крик дневального.
Бойцы вразвалочку двинулись на выход.
«Однако хозвзвод нехреново живет, – подумал я, двинувшись вместе со всеми. – Помню, мы в учебке пулей вылетали на улицу».
На улице большинство сразу кинулось к курилке, на ходу закуривая сигареты. Однако долго курить не удалось.
Раздалась громкая команда Пузенко:
– Р-р-рота, в пааходную колонну по четыре станооовись!
Я слегка замешкался, не зная, куда бежать. Но тут рука Мицкунаса сгребла меня за воротник и вдернула в строй.
– Сынок, твое место сегодня здесь, сразу за мной, – сказал он, нехорошо улыбаясь. – И попробуй только наступить мне на пятку. Будет очень х…во.
Я без возражений встал, куда было указано, а
