«Ну вот на кой черт ты сюда полез?! Денег хотелось, да? Славы! Интересной работы! Ну вот и… поработал. Стой теперь, дурак ты малолетний!» Парню, как показалось Олегу, было максимум лет шестнадцать, хотя вполне вероятно, что и гораздо меньше. Средневековье, черт его подери, оно самое! Рано взрослеют, рано умирают…
А потом Олег вдруг вспомнил, где он видел этого пришпиленного пацана — это тот, что стоял в толпе и радостно смеялся, глядя на то, как капитан мордует своего нового раба. Его, Олега. И жалость Олега растаяла, как ночной туман.
А потом стало еще хуже. С захваченной галеры начали возвращаться те, кто ходил на абордаж. И не одни.
Выживших на купеческой галере было человек пятьдесят, не меньше. Большинство из них — рабы, которые, само собой, не принимали участия в схватке. Не те рабы, которые сидели на веслах, — те прикованы навсегда и освободятся только со своей смертью. Или со смертью корабля. Это были рабы кухонные, прислуга — вся хозяйственная обслуга, что имелась на судне.
Но, кроме рабов, в толпе плененных были и свободные — человек двадцать, в основном взрослые. Детей было мало — всего две девочки лет десяти-одиннадцати. Остальные — девушки и женщины от шестнадцати до пятидесяти лет, видимо, хозяева и служанки. Все пленники были связаны попарно, умело — так, что никаких шансов освободиться и броситься на пленителей у них не было.
Мужчин было человек пять. Четверо в кожаных куртках с нашитыми на них броневыми пластинами, один — мужчина лет пятидесяти — огромный, как шкаф, возвышался над толпой и смотрел на пиратов ненавидящим взглядом правого глаза, будто стараясь взглядом сжечь всех, кто сейчас стоял вокруг него и бурно веселился, радуясь победе и еще кое-чему, чему именно — Олег понял уже довольно-таки скоро.
Этот чернобородый не был ни капитаном галеры, ни ее охранником. Хорошо одетый в добротную, вышедшую из рук отличного портного одежду, он выглядел Ильей Муромцем, которого дерьмовый режиссер вырядил в наряд Пьера Безухова. Белая рубашка с кружевами, штаны-лосины, обтягивающие мускулистые ноги, на шее золотая цепочка с золотым брайдом, который никто из нападавших почему-то не решился с него сорвать.
Он был весь залит кровью. Рубашка прорезана и прорублена в нескольких местах, напитанная кровью от верха груди и до самого подола. В левом бедре торчал обломок стрелы, на голове, прямо на границе волос, огромная шишка, из которой струилась кровь, заливая левый глаз и делая из лица этого человека ужасную, страшную маску.
Рукава щегольской рубашки оторваны, руки изранены, порезаны, порублены и завязаны за спиной — по сразу же понятным причинам. Эти руки на самом деле соответствовали Илье Муромцу (вероятно, потому у Олега и возникла такая ассоциация) — мощные, мускулистые, они могли бы легко разгибать подковы. И то, как бугрились мышцы на плечах, свидетельствовало — мужчина пытается порвать путы и броситься на глумящуюся толпу, чтобы погибнуть в бою, но унести с собой хотя бы одну никчемную пиратскую жизнь!
Олегу вдруг стало интересно, кто это такой, и он решил узнать — что же происходит? Пока что Олег смотрел на это зрелище из окна, закономерно рассудив, что отсюда будет виднее, ведь все каюты находились на возвышении, так что вид из маленького окошка Олега открывался просто-таки отменный. Только вот не слышно ничего, увы.
Олег открыл дверь каюты, прошагал до лестницы, спустился на палубу и, подойдя к толпе, осторожно протолкался в первые ряды. Остановившись так, чтобы все происходящее было видно и слышно, поинтересовался у мужчины с рабским ошейником, стоявшего справа от Олега:
— Что за мужик? Кто это такой? Чего на него все так вытаращились?
Мужчина покосился на Олега, видимо, узнал его, и, едва заметно поморщившись, ответил, сделав перед ответом большую паузу. Паузу — возможно, для того, чтобы показать, как ему неприятен этот самый боевой маг:
— Купец. Ангер Хомгер. Один из самых богатых в Империи! С семьей в столицу ехал. Если бы не ты — так бы и доехал. Вон та женщина — его жена. — Он кивнул на женщину лет тридцати — тридцати пяти, стоявшую прямо, будто проглотила кол, бледную, со сжатыми в ниточку губами. — А это его дочери. — Кивнул на трех девчонок. Старшей было лет шестнадцать, младшей не больше одиннадцати. Миленькие, как и их мать, они таращились на толпу широко раскрытыми от ужаса глазами, губы их тряслись, а из глаз катились слезы.
— А что с ними сделают? — спросил Олег, чувствуя, как защемило сердце. Одно дело — метать плазмоиды в чужие корабли, не видя, что творится внутри судна, и другое — видеть последствия своих упражнений в магии.
— Что сделают? — нехорошо усмехнулся раб. — А ты и не догадываешься? Купец, пока его не взяли, уложил человек пятнадцать. Видишь, какой он здоровый? Про него легенды ходили — мол, лошадь на плечах носит, цепи рвет. Его и сейчас не могли взять — он едва не выбил всю абордажную группу. Если бы из пращей не закидали — точно бы всех перебил!
— И все-таки, что с ними будет? И вообще — с пленными?
— А что могут сделать? В рабство, конечно. Девок в публичный дом продадут. А может, выкуп потребуют. За выкуп могут и отпустить. Купца убьют, точно. После того как монет отсыплет за семью. Его никто в рабы не возьмет — опасно. Прибьет хозяина, да и все. В рабах только таких, как мы, держат — трусов!
Раб смерил Олега неприязненным взглядом и отвернулся, а у Олега снова заныло внутри: «Трусов!» Он — трус!
Врешь. Не трус! Просто так сложились обстоятельства.
— Идет! Капитан идет! — зашептали в толпе, и Олег понял, чего все так напряженно ждали.
Капитан шел спокойно, уверенно, и толпа расступилась
