Испачканная кровью, нечистотами (ее брали так, как захотелось распаленным похотью извращенцам), она осталась лежать рядом с матерью, и тогда капитан указал на младшую девчонку, пристально глядя в побелевшие от боли и страданий глаза купца:
— А теперь младшенькую! Как тебе нравится, купец? Жалеешь небось, что тогда меня выгнал? А я тебе обещал, что мы еще встретимся! И что ты сказал? Что я пожалею, если мы встретимся? Ну вот мы встретились. И кто из нас жалеет? Долго я тебя выслеживал, долго ждал своего случая! И вот — подарок!
— Мразь! Ты не человек! Ты демон! — прохрипел купец, белый как полотно. — Боги тебя накажут, уверен! Накажут! И всех вас — накажут! Мрази!
— Любишь младшенькую? — задумчиво протянул капитан. — Я тоже люблю. Таких вот… пахнущих молочком!
Девочка уже стояла голой, прижимая руки к груди. Она была совсем ребенком, ничего от взрослой женщины — кроме длинных золотистых волос. Она обещала стать очень красивой, даже красивее матери, и была худенькой, стройной, не такой, как ее могучий отец, больше похожий на медведя, чем на человека. Эдакий ангелочек без крыльев.
Девочка ничего не говорила, не просила ее пощадить, скорее всего, она даже не до конца понимала, что с ней хотят сделать, и только слезы катились из ее глаз, промывая светлые дорожки на запачканном пылью лице. И только когда капитан подошел, схватил ее за волосы и бросил на пол, поставив ногу в грязном сапоге на маленькую детскую попку, девочка негромко, но различимо прошептала в наступившей мертвой тишине:
— Папочка! Папочка! Папочка, миленький!
Наверное, она и вправду была любимицей отца, потому что в самую трудную минуту жизни она позвала не маму, а отца. Папочку. Любимого папочку. И папочка услышал.
Он и правда был невероятно сильным человеком. Никто бы не смог этого сделать, никто на всем белом свете. Веревки, стягивающие руки, лопнули, как гнилые нитки, цепь, которая приковывала его ошейник к кольцу на палубе, лопнула, оторванная от ошейника мощной рукой, и купец бросился вперед, с ходу раздробив череп первого попавшегося пирата перед собой ударом кувалдообразной руки. Голова лопнула, как гнилой плод, разбросав в стороны кровавые ошметки, а мститель уже бежал вперед, разбрасывая мучителей, как пластмассовые кегли. Он успел убить еще троих, прежде чем его оглушили, подмяли и снова скрутили, теперь уже хорошенько обмотав веревкой с ног до головы. Привязали к мачте и оставили стоять так, окровавленного, избитого, но не сломленного — льва среди стаи гиен.
Все время, пока шла драка, капитан стоял неподвижно, попирая маленькую обнаженную фигурку девчонки, усмехаясь и довольно скаля зубы, как предводитель стада бабуинов. И когда купца снова привязали к мачте, приказал обдать его водой, приводя в чувство, а потом сказал:
— Хорошо. Это была хорошая попытка. Мне понравилось! А теперь смотри, как я буду рвать твою любимую доченьку!
Он спустил штаны, обнажая член, поднял девочку, взяв ее за бедра — легко, как куклу. Да она и была маленькой куколкой — что в ней весу? Ерунда! Двадцать килограмм? Не больше… Девочка очень худенькая, стройная.
Пираты замерли — кто-то от предвкушения, кто-то (Олег это заметил) был недоволен — одно дело грабить, воевать, драться, и другое — насиловать маленьких девочек. Ведь у многих, наверное, были и свои дети.
Впрочем, когда это останавливало маньяков? Распаленная похотью, испорченная безнаказанностью толпа мужчин давно уже забыла обо всем светлом, человечном, нормальном. Осталось лишь самое низменное, черное, демоническое — то, о чем они потом будут вспоминать с содроганием и стыдом. Но это будет потом. А пока — нежная девчоночья плоть, захлестывающая мозг похоть, и звериное желание впиться, обладать этой девочкой — если позволит главный зверь в их злобной стае! После него — обладать! Ведь право сильного — быть первым!
Олег раздвоился. Сейчас их было двое — боевой маг Сергар Семиг и Олег, землянин, воспитанный мамой, хирург, аспирант. Интеллигентный парень, которому с детства вбили в голову, что женщин бить нельзя, что обижать слабых — это подлость, что мужчина должен стоять за справедливость, иначе он не мужчина.
Самое интересное, что Сергар Семиг был не против этих тезисов, хотя его душа и очерствела за годы военной службы, опалена огнями сражений, втоптана в грязь копытами тяжелой конницы и поднята на стальные копья зеланских латников. Он был хорошим парнем, этот Сергар Семиг, Олег это знал точно.
А еще — теперь Олег знал, что ему нужно делать.
Он пробрался сквозь толпу, раздвигая ее плечом, отодвигая руками недовольно ворчащих — как зверей в стае — пиратов.
Он встал перед капитаном, который держал обмякшую, потерявшую сознание девочку в руках, и тихо, бесстрастно, сказал:
— Не трогай ее. Иначе я тебя убью! Ты — мразь!
Капитан замер. Его густые брови, выбеленные солнцем и ветром, поползли вверх, он был очень, очень удивлен. Но ничуть не взволнован. Что может сделать против сотни озверевших, вооруженных до зубов бойцов один боевой маг, которому замкнули магические способности? Даже если он и хорошо владеет мечом — как и многие из ветеранов, кем бы они ни были в армии Кайлара. Какой бы ни был этот парень хороший рубака — ему не сдюжить даже против десятка, а что говорить о сотне умелых, разгоряченных пролитой кровью людей?
— Уйди, — холодно приказал капитан, поудобнее пристраиваясь к маленькому тельцу девчонки. — Я не хочу тебя убивать. Ты очень выгодное приобретение, и я рад, что ты у меня есть. И не хочется тебя калечить. Потому уйди. Или хочешь быть вторым? Сладкое мясо! Смотри — как она хороша! Нет ничего лучше молоденького мясца!
Нужно было всего лишь разделить сознание. И тогда боль уменьшится в два раза. Половина Сергару Семигу, половина — Олегу. И тогда не потеряешь сознание, и тогда можно сотворить заклинание. Даже уполовиненная, боль едва не лишила сознания, настолько она была страшна. Но терпеть было можно. Эта боль — сродни зубной, сродни боли, когда ты нечаянно оперся рукой на раскаленный бок стальной печи. Кожа шипит, боль пронзает тело, и ты хочешь убрать руку, хочешь прекратить, но умом понимаешь — нельзя!
