– Власть низов. Беззаконие. Анархия.
– А мы, значит, «верхи», – напрягаюсь чуткая к любым проявлениям социальной несправедливости я.
– Не мы, а ты, и если бы некоторые не прерывали мой рассказ криками с места и выбеганиями из аудитории, то сейчас мы общались бы как один умный рейстери с другим умным рейстери, а не…
Я наблюдаю за тем, как пламя, лишенное поддержки знака, медленно угасает, и вдруг мне становится дико смешно. Мы оба выглядим идиотами. Наш разговор происходит в невидимом доме на улице, уничтоженной бомбардировками семьдесят лет тому назад. Да еще Бесков неожиданно точно уловил мою учительскую ассоциацию. Я всхлипываю и зажимаю ладонями рот, но становится только хуже. Звуки, которые я издаю, напоминают скорее истерику, чем нормальный здоровый смех.
– Простите, я… – Он протягивает мне платок, и я принимаю его с благодарностью. – Если еще не поздно, мне было бы интересно узнать окончание истории.
– Отрадно слышать.
Вместо того чтобы вернуться к разложенным на столе листам, Бесков снова пускает в ход чернильницу. На сей раз он просто уходит через третий рейсте. Оставленный им знак выглядит ужасно сердито. Я сижу в одиночестве, разгоняя рукой зеленый дым, с мыслями о том, что наверное обидела хозяина дома своим неожиданным приступом веселья. Но не проходит и десятка минут, как он возвращается, балансируя подносом. Я прихожу на помощь: беру самое хрупкое – до прозрачности тонкие фарфоровые чашки – и приземляю их на стол. Бесков благодарно кивает.
– Я начал этот рассказ… – говорит он, разливая по чашкам исходящую паром жидкость с терпким травяным запахом. – Чтобы ты поняла, кто такие шеффены и что толкает их на убийства других рейстери. Как это часто случается, вначале было благое намерение. Во всяком случае, Рихард Кляйн считал его именно таким. Они с Вильгельмом действительно вскоре перебрались в особняк, занимаемый прежде судьей Нойманном, но несравненно более приятные условия жизни, к сожалению, ничуть не облегчили состояние самого Рихарда. Каждый раз, когда ему приходилось судить рейстери, повинного в преступлении, в его душе оставалась незаживающая рана. Он был близок к тому, чтобы принять цианид и таким образом положить конец своим мучениям, и только истовая религиозность удерживала его от этого шага. Вильгельм не мог оставаться равнодушным к страданиям самого близкого друга. Он рвался разделить их, принять на себя хотя бы часть того гнета, который постоянно ощущал Рихард.
«Что ты чувствуешь, когда нарушен закон? Как узнаешь о вине рейстери?» – допытывался Вильгельм, и глаза его мерцали тем же холодным огнем любопытства, что загорался в них при виде любого людского страдания. Рихард это видел, но был слишком обессилен, чтобы сопротивляться натиску.
«Скорбь, – отвечал он. – Я чувствую бесконечную пустоту, словно потерял самого близкого человека и повинен в этом».
«Как ты находишь преступника? Как узнаешь, кто убийца?»
«Я – судья. Я знаю рейсте виновного, и он выводит меня к нему».
«А что, если одним и тем же рейсте владеют несколько людей? Не выйдет ли так, что ты осудишь не того человека?»
«Я иду туда, где мне страшно. Выбираю путь, каждый шаг по которому разрывает мне сердце, потому что в конце него неизбежно ожидает страдание. Я никогда не ошибаюсь».
С тех пор как Рихард получил в наследство пятнадцатый рейсте, минул всего месяц, но молодой человек уже ничем не напоминал себя прежнего. Кожа его иссохла и посерела, на лбу и вокруг рта пролегли глубокие складки, глаза запали и утратили былую живость. Отросшие волосы свисали вдоль лица, придавая ему еще более худой и изможденный вид. Именно таким юный богослов и предстал перед профессорами Альбертины в первый день своей новой, такой долгожданной студенческой жизни.
Между тем Вильгельм не оставлял попыток заполучить вожделенный пятнадцатый знак. Призывая на помощь свой Рейсте Убеждения, он в красках рисовал перед другом преимущества Schöffengericht – суда шеффенов, они же – постоянные помощники судьи-профессионала, призванные совместно с ним принимать решение по делу. «Позволь мне стать твоим шеффеном, – искушал он снова и снова. – Не мучай себя замшелыми правилами, законы должны меняться, как меняется время и люди, живущие в нем. Ты станешь первым судьей-либералом. Тебя запомнят как великого реформатора. Карл Великий сделал это в VIII веке. Ты же войдешь в историю как Рихард Великий!»
«Я не войду в историю, Вил, – устало отвечал тот. – Твоя затея бессмысленна. Из нее ничего не выйдет».
И чтобы окончательно поставить точку в затянувшемся споре, он очень буднично начертил Рейсте Судьи на клочке газеты, в которую рыночная торговка тем же утром завернула покупателям рыбу.
Как ты понимаешь, знание пятнадцатого рейсте не превратило Вильгельма ни в судью, ни в шеффена, и больше он об этом не заговаривал.
– И все же шеффены существуют.
– Все всяких сомнений.
Бесков не спеша собирает рассыпанные по столу листки и припечатывает стопку ладонью.
– Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы узнать о дальнейшей судьбе двух друзей. Последняя запись в дневнике Рихарда Кляйна датирована апрелем 1931-го. В тот день Вильгельм бесследно исчез, собрав свои вещи и не сообщив о том, где его искать. Никаких ссор между приятелями не было, и Рихард не знал, чем объяснить столь внезапный отъезд. Он мог бы воспользоваться правом судьи и заявиться к Вильгельму, где бы тот ни находился, но не стал этого делать, уважая свободу друга и терпеливо ожидая, пока он объявится сам.
То, что ты услышишь дальше, мало кому известно. В том же году Вильгельм Рауш вступил в НСДАП, но по каким-то причинам был исключен из списков и вновь появился в них только спустя два года. Еще через год он уже носит знаки отличия СС и работает в берлинском гестапо. Карьера развивается стремительно – сотрудник «еврейского реферата», консультант по еврейскому вопросу в Братиславе, Македонии, Афинах и Салониках. Весной 1944-го его имя еще мелькает среди сотрудников особой команды в Венгрии, а потом внезапно теряется. Гауптштурмфюрер Рауш переведен из «еврейского» отдела – но куда?..
Самое время вспомнить мечту Вильгельма о карьере медика. Она до сих пор не забыта, но теперь он одержим новой идеей – обеспечить армию Рейха непобедимыми воинами. Воинами-рейстери. Ради того, чтобы понять, какими возможностями обладают рейсте и как именно появляется способность к ним, Вильгельм готов на все, но для экспериментов ему потребуется немало подопытных.
Где их искать? Как вообще опознать в человеке рейстери, если даже сами люди зачастую не обнаруживают в себе эту способность?
Ты, конечно, знаешь, что владение рейсте наследуется от предка к потомку, но этот процесс носит несколько хаотичный характер и недостаточно исследован, чтобы говорить о вероятности проявления. Как только ребенок в первый раз берет в руки карандаш, он готов к
