Ратвен молча протянул ей носовой платок. Взяв чистейший квадрат батиста, она вложила его Уитлоу в руку. Тот высморкался, весьма обильно, и она постаралась не смотреть на Ратвена, продолжая гладить молодого человека по спине.
– Оставьте его себе, – предложила она.
– Спасибо, – всхлипнул Уитлоу, снова отводя волосы от лица. – Это было… несколько месяцев назад, я вроде как потерял счет времени, но Стивен был… сначала он был такой, обычный. Понимаете? Никаких странностей. Не пил, не курил, поступил в семинарию сразу из бакалавриата с дипломом по классической филологии вроде бы. Для него лучшее развлечение в воскресный вечер было обсудить с парой коллег мельчайшие детали куска какого-нибудь перевода.
– А вам хотелось чего-то другого? – спросил Ратвен, и Грета почувствовала, как Уитлоу напрягся и бросил на вампира быстрый взгляд.
– Это не имеет значения, – поспешила вмешаться она, бросая на Ратвена взгляд, говоривший «предоставьте все мне». – Нам надо узнать только про орден.
– Орден! – повторил Уитлоу с гадким влажным покашливанием. – Это было… забавно, поначалу. Вроде клуба. Маленькое тайное сообщество, о котором начальство не знало. Это придумал Джон. Джон Арбайтер. Сказал, что нашел эту идею в каком-то там древнем манускрипте.
– «Святой Меч?» – уточнила она.
– «Меч Святости»… Но – да. Это было… интереснее, чем учеба, понимаете? Небольшая возможность… развлечься.
– Обрядовый аспект, – подсказал Ратвен.
Уитлоу поднял голову.
– Ага, точно. Церемониал. Только на наших условиях. Это казалось… М-мать… не знаю! Одновременно бунтарским и священным.
– Где вы собирались? – спросил Ратвен.
Он пододвинул стул поближе, взъерошив ножками отвратительный ковер.
– Много где. Иногда – в семинарской часовне, но чаще – в приходских храмах города.
– В англиканских церквях?
– Джон сказал, что Богу неважно. Что он слышит нас от англиканских алтарей не хуже, чем от правильных католических.
– Как прогрессивно! – заметил Ратвен.
– Ага, ну… – Уитлоу хрипло закашлялся. – Мы все были немного ослеплены, наверное. Джон это… хорошо умел. Проповедовать. У некоторых людей это есть, знаете, способность захватить внимание и удержать его, и заставить… поверить чему-то, по крайней мере ненадолго.
– Могу себе представить, – сказала Грета. – Продолжайте. Вы с Хейлторпом вошли в паству Джона?
«Не Иоанн, – отметила про себя она. – Джон».
– Угу. Звучит глупо, но это все были… игры и забавы. Правда, пока он не заявился с этими долбаными кинжалами.
– С крестообразным лезвием? – У Ратвена сузились глаза.
– Он… нашел их. Где-то. Не сказал нам где. Только сказал, что Бог привел его к тайнику, который… Ну, то есть… ну, знаете ли! И какой-то… рецепт магического зелья, которым их надо было обмазывать. Я еще принял бы все эти… разглагольствования, всю эту высокопарную чушь «порази неверного», но тут появились кинжалы. Я на кинжалы не подписывался.
– А Стивен? – спросила Грета, не снимая ладони с его спины.
– О да. Стивен – да.
Они с Ратвеном обменялись взглядами поверх склоненной головы Уитлоу – и Грета почувствовала, как груз неопределенности свертывается в единую плотную точку.
– А что было потом? – подтолкнула она.
– Джон хотел, чтобы мы все принесли клятву, – сказал он. – Я смог опознать некоторые куски. Это было… набрано из Священного Писания. Но ночью он потребовал, чтобы мы подписали ту бумагу…
Он снова издал хриплый, раздирающий легкие звук – наполовину кашель, наполовину рыдание.
– Это был не Джон. Или… не просто Джон. Я готов поклясться, что прежде глаза у него были карие, но той ночью в церкви они стали голубыми. И он… словно, когда он говорил, звучал не один голос. Как те демоны: «Имя нам легион».
– И что вы сделали? – мягко поинтересовалась она.
– Сказал, что мне надо над этим помедитировать. Ему это не понравилось, но он дал мне уйти. Я… ушел к нам в комнату и стал молиться. Молился несколько часов. И все еще молился, когда вернулся Стивен.
Грета с Ратвеном снова переглянулись, но оба промолчали. Спустя мгновение Уитлоу осел еще сильнее, снова спрятав лицо в ладони.
– Он вернулся поздно ночью. Вернее, почти утром. Он… изменился.
– В чем именно? – спросила Грета, хоть и представляла себе ответ.
– Глаза у него стали странными. Голубыми. Раньше они были серыми. И я готов поклясться, что они испускали свет, как… не знаю, что это было, просто… Он стал говорить, что-то из Откровений, и это было совершенно на него не похоже. Я спросил, что случилось, а он сказал, что видел свет, как какой-то американский проповедник из телевизора: «Вы видите свет?» И он сказал, что хочет, чтобы я тоже его увидел, и его голос… как тогда у Джона, это был не просто его голос, там еще что-то говорило, что-то, что не было Стивеном…
Уитлоу снова замолчал, прижимая ладони к лицу.
– И я видел его у стены комнаты, ясно, как днем, и видел… видел ковер у него под ногами, и там был свет – Стивен не касался земли, он вообще на долбаной земле не стоял…
Грета почувствовала, как его спина беспомощно дрожит у нее под ладонью.
– И что вы сделали тогда?
– Убежал, – ответил он, по-прежнему пряча лицо. – Убежал я, а вы что, на хрен, подумали?
* * *Довольно поздно днем – почти вечером – Хейлторп снова очнулся. На этот раз в кресле у его кровати дремал Фаститокалон. Небольшая перемена, произошедшая в подписи пришедшего в себя Хейлторпа, его разбудила.
– Привет! – сказал Фаститокалон, садясь прямее. – Как вы себя чувствуете?
Хейлторп несколько раз моргнул – энергично, как делают те, кто пытается согнать пелену с глаз, – однако его разрушенные глаза так и не сфокусировались. Лицо он повернул в сторону Фаститокалона, хоть и не совсем точно определил направление.
– Кто здесь? Я не… я ничего не вижу, кто здесь?
Голос тоже изменился, хоть и не очень заметно: из него исчезло нечто такое, что Фаститокалон опознал теперь как эхо, эффект отражения звука. Теперь Хейлторп казался усталым, отчаянно больным человеком. Однако определенно самим собой, а не тем, иным.
Фаститокалон в который раз поразился тому, какими цепкими бывают люди: несмотря на свои малые шансы, человечеству удавалось держаться уже много веков.
– Я – Фаститокалон, – сказал он. – Кажется, нас не знакомили. Я друг Ратвена и доктора Хельсинг.
Слепое лицо чуть повернулось, но взгляд оказался устремлен не прямо на Фасса, а куда-то за его правое ухо. Без голубого сияния глаза у Хейлторпа выглядели еще омерзительнее. Начали распространяться язвы.
– Не с… зеркальными глазами?
– Нет, это Варни. Еще один друг. А болтливый молодой человек с американским акцентом – Август Крансвелл. Я – развалина в отлично пошитом костюме.
– Вы… серый, – проговорил Хейлторп полувопросительно.
– Совершенно верно. Боюсь, у меня это природное.
Казалось, Хейлторп обдумывает услышанное, на секунду закрыв глаза. На щеках у него горел лихорадочный румянец, так что блестящие пятна заживших ожогов резко выделялись на красном фоне.
– Я не вижу, – снова сказал он. – Почему я ничего не вижу?
Фаститокалон вздохнул.
– Ну… Это довольно долгая история, и на самом деле мы надеялись, что это вы расскажете
