В общем, решил объявить себя выходцем из клана, о котором никто не знал. Этот великовозрастный ребенок что-то запомнил со слов матери…
Из того времени мне известно, что старший сын Вовчей пропал во время империалистической войны. Имя и отчество – семейные, фамилия Прохоров – так это от дворника Прохора, приведшего меня в детдом. Известны имена, их в принципе всего три вида у мужчин и четверка женских. Родственников и семью по итогам Первой мировой войны руководству клана воображение само мне составит. Отсутствие знаний немецкого еще более докажет мою явную непричастность к НКВД, такого агента в немецкую колонию только сумасшедший может направить. Психологические этюды пока в этом обществе неизвестны. Надеюсь, такая наглость вполне может проскочить. Не пройдет? Ну что же, не судьба значит. Только это, как мина замедленного действия, может взорваться спустя некоторое время. Когда станет ясно, в какую пропасть попал клан, наверняка кто-то вспомнит о родственнике с той стороны.
Программа минимум – попросить, мягко потребовать, жестко намекнуть на возможность силовой мобилизации плавсредств. Добиться получения в распоряжение хотя бы одной шаланды на нужды снабжения и перевозок. Позже можно подсластить пилюлю. Попросить найти родственников, которые жили в этом поместье. Вот здесь уже возникают новые перспективы. Думаю, спустя некоторое время можно будет думать и об откалывании клана от союза с Германией и о создании предпосылок для движения в перпендикулярном направлении – подальше от Советов и Германии.
Некоторые могут подумать: а как же присяга? Присяга – это святое. Думаю, смогу, не нарушая присяги и не сдаваясь, спасти тысячи заблудших душ.
К сожалению, большинство корабельных командиров флота, начинавших войну и не погибших в бою на воде, или оказывались в штрафбатах (как командир «Железнякова»), или объявлялись, как Маринеско, врагами народа. Все в угоду некоторым высоким начальникам, скрывающим свои ошибки, обвиняя безвинных… А там решение «тройки» и одна судьба у большинства…
Пацаненок, получив на ухо какую-то команду, сверкая пятками, убежал к дальнему зданию.
Пока суть да дело, я завел разговор о рыбалке. Старцы сразу же поддержали беседу. Люди, всю свою жизнь проведшие в море, мгновенно нашли, о чем рассказать. Рыбалка раньше была лучше! Вот такие рыбины раньше были!..
Перевел разговор на свадьбы и опять услышал про недавние свадьбы. Со всякими подробностями. В общем, все как обычно.
Я решил напеть песенку, которая появится через несколько месяцев при обороне Ленинграда. «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил… рыбачка Соня…» Знаю, что рыбачка Соня отнюдь не одесситка, а вполне себе очаковская, а если точнее, то кинбурнская. Вот тут я словно магнитофон с историческими сведениями включил.
– Це ж треба про нашу Зонтью і її Костянтина цілу пісню склали! Ось її рідня зрадіє. Загордятся ще більше. – Радость стариков и окружающих отразилась шумом перешептываний. Немецкий окружающих был для меня недоступен, поэтому уловить смысл перешептываний я не смог. Пробный камень оказался не зря запущен в воду. Эмоции окружающих, ранее неприветливых людей, резко изменились благодушием.
Суть да дело, а с шаланды на берег сошли еще пара взводов разведчиков. Почти все работающие на берегу и пирсе прекратили всякую деятельность, глазея на прибывших. Услышав вокруг немецкую речь, матросы вспомнили о войне и с кем воюют на фронте. Одно дело слушать инструктаж о внимательности, а другое – вдруг фактически оказаться среди хоть и небольшого, но поселения немцев. Куда-то вдруг пропали дети. Разговор вновь забуксовал.
Наконец, тот же пацаненок, уже в маленьких сапожках, сопровождаемый все той же, так же обувшейся, девочкой, степенно подошел и старательно выдал:
– Червоного командира запрошує до хати пан голова, – и степенно показал рукой, куда идти.
Трехэтажное здание на высоком фундаменте, с высокими потолками, сложенное из известняка, за почти столетия своего существования принимало немало гостей. Не считая местной элиты царских времен и комиссаров советского времени, здесь всегда перед захватом Очакова высаживались наступающие с моря.
Все, желающие контроля Очакова и Северного Причерноморья, вначале высаживались на Кинбурнской косе. Здесь во времена Крымской войны высадившиеся генералы и офицеры коалиции уточняли свои планы дальнейших действий. Во времена Гражданской войны врангелевцы также вначале гостили у Вольфов. Захват Очакова и Николаева также начинался с гостей в этой усадьбе. Только комиссары чувствовали себя здесь неуютно.
Все здесь как-то не так. Вроде нет явного капиталиста или дворянина в этом селении, и ходят все чуть ли не в рубище. Разве можно назвать капиталистом старика – главу рода? Это же не завод, где рабочим деньги платят, кого можно назвать кулаками, если они все как один родственники. Как искать преступника? Здешний глава может любому выдать справку, что он сегодня Фридрих, а завтра он уже Адольф, послезавтра он вдруг станет Иваном. Агентов не найдешь, все семейные и верующие. Верующие тоже не как все… Ну где вы видели немцев православной церкви? Они же обычно все католики, или, вернее, протестанты, или еще кто. Насчет дворянства тоже еще тот вопрос, вроде бедно одеты, а волчьи меха, как дворяне, даже летом носят. Дворяне чуть ли не всей Европы их за своих считают, родственниками. Вроде куча дворян рядом, а попробуй, докажи – живут как в коммуне. Да еще один нюанс. Семейство это помимо Николаева и Очакова с районами депутатами своими контролирует еще Тендровскую волость, и Тигульско-Березанский край, а сколько у местных командиров жен из клановых девиц…
Проходим буквально пару десятков шагов. Минуем живую, из маслин, ограду и попадаем в настоящий английский сад. Всего несколько шагов отделяют сельский пасторальный уклад селян от настоящей дворянской усадьбы. Большие застекленные окна, колонны на входе, фонари вдоль аллеи и сеть проводов. Слегка в глубине парка, за деревьями, виднеется одноэтажный домик, возле которого сооружена настоящая радиомачта и натянута пара проводов антенны коротковолновой связи. Не видно лакеев и гончих, но благосостояние и цивилизация в этом удаленном от больших городов месте явно бросается в глаза.
По мере продвижения в глубину комплекса зданий сопровождающий меня отряд сократился до пары самых проверенных бойцов, оставшихся у дверей гостиной, возле которой невозмутимо стоял настоящий богатырь с белокурой челкой и без капли лишнего жира.
Я оказался в светлой гостиной с огромными окнами и тяжелыми шторами из дорогих гобеленовых тканей. В центре комнаты, возле горящего камина, в кресле
