Глава 12. Предательство знает мое имя
Эсперы неспособны предвидеть будущее. Перед переменами мы так же беззащитны, как и обычные люди. Даже более. Нас слишком захватывают те миры и тайны, что спрятаны в душах других, чтобы обращать внимание на реальность вокруг. Ядгар с нашей первой встречи забрал себе все мое внимание. Мои мысли и чувства были обращены к нему, его я видела в своих снах. Он был так важен для меня, что я перестала отдавать себе отчет, что помимо наших отношений у него есть другая жизнь — обязанности, заботы, проблемы, — и не думала, что она как-то повлияет на мое существование. Отношение Ядгара ко мне сковывало, но оно же и защищало. Поэтому столкновение с холодной реальностью было отрезвляющим.
В первый раз, когда мне стало плохо, я принимала душ. Сначала резкую слабость и внезапное головокружение я связала с собственным физическим состоянием, последствием моего отказа от еды, но нахлынувшая потом волна паники не оставила сомнения: сработал мой дар. Произошло что-то настолько плохое, что я почувствовала состояние человека — нет, людей — сквозь стены и расстояние. Как на Токсане при атаке на дом Нибеля.
Второй эмпатический удар, уже гораздо ближе, последовал через несколько минут, — я успела добраться до кровати, так что мне удалось избежать новых синяков и ссадин от падения. Когда явились за мной, я все еще пыталась прийти в себя. Эхо голосов, зовущих о помощи, заставляло меня вздрагивать и зажимать уши руками. Как будто это могло помочь…
Пришедший мужчина был мне незнаком, но сразу же вызвал неприятие, возможно потому, что его мысли защищал ментальный чип. У лонгийца было плоское невыразительное лицо и скупые, но хорошо отточенные движения. Несмотря на гражданскую одежду, в нем легко угадывался бывший военный.
— Следуйте за мной, тайнэ, — сухо приказал он мне.
— Я не одета… Вы дадите мне время собраться?
— Несколько минут. Я очень прошу вас поспешить.
— Что-то случилось? — спросила, уже зная, что мне не ответят. Внимание лонгийца было не здесь, хотя его же тревога и напряжение сказали мне достаточно. Происходило что-то очень и очень плохое.
Чтобы собраться, времени понадобилось больше, чем я рассчитывала. Усиливавшаяся головная боль, моя растерянность и чужое раздражение делали меня еще более медлительной. Когда же мы вышли, я просто не поспевала за сопровождающим.
— Куда мы идем?
Запыхавшись, я остановилась, придерживаясь за стенку. Мужчина напряженным взглядом обежал коридор, по которому мы шли. Рука его неосознанно скользила по бедру, где немного топорщился сюртук. Догадаться, что охранник вооружен, было несложно.
— Великий тай приказал привести вас к нему, он все объяснит.
— Хорошо.
Я успокоилась, ощутив, что лонгиец не лжет. Я увижу Альге, а он, что бы ни происходило вокруг, с этим справится.
Почему-то мы поднялись наверх не на лифте, а по лестнице. Пару раз по два-три человека встречались провожавшие нас равнодушными взглядами военные, и благодаря им, точнее, их мыслям, полностью сосредоточенным на работе, мне удалось понять, что происходит.
Теракт. С целью запугивания? Вызов антиправительственных нелегальных организаций? Не может быть. Не все лонгийцы любили своего императора или были довольны его политикой, но все же власть Альге была крепка, а политическая ситуация устойчива, чтобы быть разрушенной изнутри небольшой кучкой радикалов из народа. А вот уже имеющие власть и амбиции политики… Заговор, пожалуй, был наиболее реалистичной причиной. Тем более что не столь значительные разрушения свидетельствовали скорее о запугивании и отвлечении внимания, чем о настоящей попытке уничтожить верхушку власти.
Меня привели в незнакомую комнату. Судя по отсутствию окон и укрепленным стенам и двери, она предназначалась именно для таких событий. Здесь было шумно, хотя люди заполняли едва ли треть зала, всего около двадцати человек — военных, политиков и чиновников, встревоженных, возбужденных, напуганных, злых. И среди всей этой какофонии чувств — островок тишины. Я ощутила присутствие императора раньше, чем увидела его за спинами лонгийцев. Когда он встал, возвысившись над окружавшими его подданными почти на голову, я смогла встретиться с ним взглядом. Ядгар выглядел привычно сосредоточенным и спокойным, словно окружавшая суета его не касалась.
— Прошу простить меня, господа. Я вынужден отвлечься по другому вопросу. Прошу вас, продолжайте.
Несколько человек оглянулись, пытаясь понять, что такое важное привлекло внимание их правителя, и увидели меня. «Та самая тщательно скрываемая наложница Альге… императорская подстилка… в такое время думать о женщинах…» — мысли, пропитанные раздражением и презрением. Презрением по большей части ко мне — даже в скрытых суждениях мало кто из присутствующих мог себе позволить проявить неуважение к монарху.
Но были и другие мнения. «Если это та девчонка, из-за которой Анхела лишилась всего, то ее стоит учитывать», — холодный интерес немолодого, седого как лунь мужчины, стоявшего справа от императора. «Ее сопровождает Менадо? Значит, важна для Альге. А выглядит как иностранка», — недоумение и любопытство молодого мужчины с офицерскими погонами. «Эспер, чертов эспер… не думать, не думать…» — паника и тревога внешне спокойного мужчины с тростью. Я равнодушно, не выдавая, что он меня заинтересовал, скользнула взглядом по одутловатому лицу.
Повелитель прошел мимо расступившихся людей и кивнул моему сопровождающему.
— Спасибо, Менадо.
— Мне подождать за дверью? — кидая в мою сторону короткий взгляд, спросил лонгиец.
— Нет, будь рядом. Ты не помешаешь.
Не обращая внимания на любопытство окружающих, Ядгар привлек меня к себе.
— Я так рад, что с тобой все в порядке.
— Вы же знали, — ответила тихо-тихо, но он меня услышал. — У вас есть эти ваши следящие устройства…
— Я должен был убедиться собственными глазами. — Он приподнял мой подбородок, заставляя посмотреть на него. — Здесь небезопасно, Эрика. Я не могу себе позволить волноваться… Ты покинешь Кадис вместе с моим сыном и доктором Кронберг. Хемет Менадо будет вас сопровождать.
— Не Альварес? — уточнила и почувствовала тень недовольства Альге.
— Нет. Но, Эрика… Замира я доверяю только тебе.
— Доверяете? — выдохнула, не веря, что он это сказал. — После всего?
— Да. В конце концов, мой сын был единственным, о ком ты
