Все работает без людей и без магии, но сознаюсь, сила, наполняющая гулом механических слуг, удивительнее любой магии, что мне доводилось творить.
И скажу Вам прямо, это сразу пробудило во мне подозрения, ибо для чего возрождать магию, ежели ее заменило нечто более удобное? Так что вот первая загадка, какую я положила себе разрешить. В мире, где кареты ездят без лошадей, пропитание дается без труда и все озарено яркими фонарями, ни один из которых не вызовет пожара, даже если дом весь из дерева, где все и каждый одеваются ярче любого в Лондоне и платье куда разнообразнее… в этом мире должно быть нечто, чего нельзя получить иначе как магией. Нечто нематериальное, ибо я не ведаю магии, которая давала бы монархам ту роскошь, какую здесь простые люди почитают за обыденность.
Я опущу множество ошеломляющих подробностей, ибо они не важны для моего рассказа, однако коли Ваша милость выразит желание, охотно их для Вас изложу. Знаю, Вы скоро вступите в Царствие Небесное, но, мнится мне, там нет и половины чудес двадцать первого века.
Итак, перехожу наконец к самому рассказу.
Меня приветствовала служительница одека – первая женщина того времени, увиденная мною в будущем. Ну и чудной же у нее был наряд! Зубы такие же красивые, как у Тристана. Я назвала себя, и она премного удивилась, ибо имя мое в большой чести у людей будущего. Она дала мне плотную белую рубаху с пришитым поясом (их у входа лежит целая груда) и нелепейшие короткие чулки из другой груды (они называют их «носки»), попросила это все надеть и ждать здесь – как будто мне было куда идти! Затем она заговорила со своим столом, да, прямо со столом, и попросила подполковника Лионса прийти, потому что из Лондона прибыла Грайне.
Через мгновения явился он, мой красавец, и посмотрел на меня через стену самого чистого стекла, какое можно вообразить – до того гладкого и безупречного, что оно невидимо. Платье, которое он должен носить в будущем, скучно и бесформенно и ничуть не подчеркивает его молодецкую стать, но и не прячет ее стыдливо, как у священников. Словами не описать, до чего блекло он выглядел! Оглядев меня, он кивнул, словно говоря: «Да, это Грайне», – а затем прошел через дверь в стеклянной стене и скрылся с моих глаз.
Тем временем подбежал юноша, и тоже с прекрасными зубами, пахнущий так, что хотелось его лизнуть (я сдержалась), и повел меня по коридору, где гудящие фонари заливают все ярким мертвенным светом, от которого люди делаются похожи на покойников, а пол устлан очень плотно прилегающим к нему жестким коротким мехом. И мы вошли в комнату, замощенную чем-то восхитительным и невиданным – оно и пружинило, и плотно держало ногу. Здесь было ослепительно ярко, и холодно, и все из металла, как в оружейной, только еще более сверкающее, точно новехонький меч – целая стена будто серебро. Удивительнейшее дело. Не буду скрывать от Вашей милости, что к тому времени я ощутила сильнейшую усталость и слабость, как будто из меня вытянули все телесные гуморы. Мне подумалось, что хорошо было бы прилечь. Словно угадав мои мысли, юноша указал мне на нечто среднее между ложем и троном, вроде наклонного дивана, мягкое, устланное чистой тканью, так и манящее забыться сном.
Однако тут вошел Тристан, и это вернуло меня к яви.
– Доброго тебе дня, – сказала я весело. – Нечего делать такое изумленное лицо, Тристан. Роза отлично справится в Саутуарке и без меня, а я захотела своими глазами взглянуть на великое деланье, коему помогаю моими скромными трудами. Знаю, ты хотел меня здесь видеть, вот и решила поспешить.
– Ты явилась на две недели раньше срока, – ответил он.
– Все эти натурфилософы такие скучные, что с души воротит, и мне захотелось сменить обстановку. Ты же мне рад? Извини, что платье мое так невзрачно, твоя служанка мне другого не предложила. Чулки не доходят даже до колен. Я не знала, как убог наряд вашего времени.
– Послушай, – проговорил Тристан со своей мужественной выдержкой.
Меня это вполне устраивало, я сюда для того и выбралась, чтобы его послушать. К тому же я слабела с каждым мгновением.
– Здесь в воздухе, – продолжал он, – есть то, что может тебя убить, если ты это вдохнешь. Ты должна пройти комплекс процедур.
Дальше он произнес много длинных слов, похожих на латинские. Мне было не особо интересно, к тому же очень хотелось сесть на диван. По счастью, туда он меня и усадил, и добавил, что должен поговорить со своим начальством, а мне покамест следует претерпеть все эти «процедуры».
Вошла женщина во всем белом, подобно служительнице некой языческой религии, и они с юношей принялись что-то делать с разными механизмами, которые все были как живые, с загадочными глазками и огоньками, и двигались, и издавали звуки, и от них отходили трубки, прозрачные, точно стекло, но гибче соломинок. И всех этих чудищ придвинули ко мне, и я увидела, что все трубки заканчиваются острыми иголками. Женщина сказала, что она врач (фу-ты ну-ты! женщина-врач), а юноша – ее брат (или он монах и потому «брат»?), после чего на самом странном и неблагозвучном английском объяснила, что они закачают в меня различные снадобья, чтобы невидимые воздушные гуморы не нарушили равновесие моих собственных. Ничего практического у них нет, ни пиявок, ни примочек, ни амулетов, ни трав, только эти механические диковины. Юноша сказал, что они воткнут мне в руку иголки, дабы ввести снадобья. Никогда еще я не была так близка к панике, и лишь знакомое присутствие Тристана спасло меня от истерики, а Вашей милости известно, что я не прихожу в волнение по пустякам.
Все здесь было донельзя чистое, чище мыла, и пахло чистотой, и все было какое-то зябкое. Иголки кололи не больно; их закрепили у меня на руках липкой лентой, и я ощутила, как в мои жилы вливается холодное сонное чувство, будто кто-то связывает меня заклятием летаргии. Должна сознаться, что первые мгновения в будущем совсем не походили на то, что я воображала.
– Профилактические процедуры займут несколько дней, – сказала врач, – а на карантине в этом помещении
