– Отвечайте! – резко повторила она. – Назовите свои имена! Живо!
Имена? Ну нет, вот на этот вопрос мы точно отвечать не станем.
– Агенты! – недовольно поморщился старичок с ружьем-гарпуном в руках. – Дети! Взгляните на их рапиры.
Секретарь переступил на своих ходулях. Зашипели клапаны, звякнули стальные клешни.
– Сдавайтесь! – приказал он нам. – Бросьте свое оружие! Если сдадитесь, мы обещаем оставить вас в живых.
Ага, так мы ему и поверили! В том, как он произнес последнюю фразу, явно читалось, что оставлять нас живыми в его планы не входит. Впрочем, то, что нас убьют, и так было понятно. У Общества Орфея много тайн, которые необходимо тщательно охранять, не давая им выйти за пределы этого дома.
– Я начинаю терять терпение, – сказал старичок-гарпунщик. Голова у него была лысой как колено, все лицо покрыто сетью глубоких морщин. По-моему, я видела его на одной из сделанных Киппсом фотографий, хотя утверждать это наверняка не рискнула бы. Если честно, то каждый второй член Общества был таким – лысым и морщинистым, как черепаха. Правда, второй стоящий рядом с ним старичок был при бороде – белоснежной и клочковатой, напоминающей взрыв на фабрике ваты. Он стоял, направив медный раструб своего оружия именно на меня. Мало радости, прямо скажем.
– Только не здесь, Джеффри, не здесь, – поднял вверх руку в бронированной перчатке секретарь Общества. – Книги, сам понимаешь… – Он щелкнул своими стальными клешнями и крикнул нам: – Ну?! Даю вам последний шанс! Вы будете говорить?
Повисла небольшая пауза, после чего раздался голос Локвуда:
– Да. Я скажу.
Я оторопела. Во-первых, потому, что по определению мы все должны были молчать. Дело в том, что секретарь уже видел нас раньше, когда мы приходили в Общество с официальным визитом, и теперь мог узнать нас по голосам – кто знает, может быть, у этого старикашки хорошая слуховая память. Во-вторых… Во-вторых, я поразилась тому, как Локвуд это сказал: негромко, но уверенно и холодно, без тени страха, без малейшей спешки, даже беззаботно, пожалуй, и с нескрываемым, неожиданным презрением и превосходством. Если Киппс и Холли притихли словно загнанные в угол крысы, если я, в промокшей от холодного пота балаклаве, нервно покачивалась на носках, готовясь в любую секунду отразить новую неизбежную атаку, то Локвуд был спокоен так, словно ждал автобуса на остановке. Он не вытащил свою рапиру, не попытался взять какое-нибудь другое оружие, просто стоял, не обращая внимания ни на направленные на него стволы ружей с баллончиками, ни на гарпун, ни на раструб непонятного гудящего устройства.
– У вас есть выбор, – сказал он. – Либо вы поворачиваетесь и убираетесь отсюда вниз, либо нет. Что вы предпочтете сделать?
Вторая женщина – маленькая, смуглая и сморщенная как изюмина – удивленно склонила голову набок и спросила:
– Простите, я не поняла… Он что? Это он нам говорит?
– Вы объявляете нам ультиматум? – удивился старичок-гарпунщик, крепче сжимая кулачками свое оружие.
– Вы все, мягко говоря, немолоды, – сказал Локвуд. – И потому, возможно, так туго соображаете. Если вы до сих пор меня не поняли, повторю грубее и проще. Или вы уносите отсюда свои древние задницы со всей доступной вам скоростью, или накличете на них неприятности. Теперь я достаточно доступно все объяснил? Дошло до вас наконец?
Маленькую женщину передернуло от гнева так, что звякнула надетая на ней серебристая кольчужка, а бородатый старичок снова начал какие-то зловещие манипуляции со своим медным раструбом. Этого бородатого звали Джеффри. Да, точно, Джеффри. Другой старичок, гарпунщик, вместе с женщиной в твидовом костюме непроизвольно двинулся было на нас, но путь им преградила могучая фигура секретаря.
– Нет, – сказал он, с шипением выдвигая вперед ногу на ходулях. – Позвольте мне.
– Хорошо, – согласилась морщинистая женщина. – Снеси ему голову с плеч, Теренс.
Честно вам признаюсь, не так уж много было случаев в моей практике – не считая разве что нескольких особенно неприятных встреч с призраками, – где бы я чувствовала себя так же неуютно, как в тот момент, когда на меня двинулась массивная бронированная фигура с десятью острыми, длиннющими словно мясницкие ножи пальцами-клешнями. Но, взглянув в следующую секунду на Локвуда, я едва не рассмеялась. Каким-то непонятным, чудесным образом Локвуд сумел передать свое спокойствие и мне, и Холли, и Киппсу, и все мы вдруг поняли нелепость создавшейся ситуации и увидели в казавшейся до этого неприступной фигуре секретаря слабости, дававшие нам неплохие шансы на выигрыш.
Мы вдруг вспомнили слова секретаря, запретившего использовать против нас оружие внутри библиотеки, волнуясь, разумеется, исключительно за хранившиеся здесь книги.
Книги нам тоже было жалко, но мы секретарю ничего не обещали, слушаться его не собирались и потому дружно потянулись к своим рабочим поясам. Локвуд оказался самым быстрым из нас. Никто глазом не успел моргнуть, а магниевая вспышка уже ударила секретаря в грудь, взорвалась и заставила его пошатнуться, осыпав сверху каскадом веселых серебристых искр. Приложив невероятные усилия, секретарь удержался было на своих ходулях, но устоять все-таки не смог, потому что в следующую секунду его настигла вторая вспышка, на этот раз брошенная мной. Несчастного Теренса отшвырнуло в сторону, он налетел на спинку кресла, вместе с ним грохнулся на пол и затих, вытянув к потолку ноги-ходули. Киппс и Холли тем временем открыли огонь своими вспышками по четырем сгрудившимся в дверном проеме фигурам. Двойной удар смял эту великолепную четверку. Старичок-гарпунщик от толчка непроизвольно нажал спусковой крючок своего ружья и выпустил снаряд, который, аккуратно пролетев ровно посередине между мной и Локвудом, со звоном выбил стекло в окне у нас за спиной и вылетел на улицу. О дальнейшей судьбе этого снаряда мне ничего не известно.
А дальше началось нечто невообразимое.
По правде сказать, нам было жаль застрявших в двери старичков, и мы, разумеется, отпустили бы их восвояси, если бы только они не загораживали выход. К тому же, больше не пытаясь спасти свою драгоценную научную библиотеку, эти старички пустили-таки в ход свое оружие. Честное слово, лучше бы они этого не делали.
Итак, седая женщина в твидовом пиджаке подняла свое ружье, и из него вылетела не пуля, а электрическая дуга, внезапно соединившая его ствол со стеной, причем почти рядом с моей головой. Дуга была похожа на загогулину, нарисованную рукой ребенка-гиганта. На мою куртку, зашипев, посыпались искры, ужалили щеку. Женщина повела стволом, приближая конец сверкающей дуги ко мне. Разумеется, медлить я не стала, перекатилась
