Он положил покупки обратно на стол и крикнул:
— Стоять, бабы!
Да так громко по-командирски крикнул, что забияки застыли в полуметре друг от друга.
— Шел бы ты, недоделок, отсюда! — повернулась к нему Варвага.
— Я уйду, но вы-то опозорите своего конта: сюда купцы прибыли, и что они скажут, когда вернутся? А я вам скажу! Они будут смеяться над вами и говорить, что у местного владетеля дурные бабы. А раз бабы такие, стало быть, и конт не лучше. По вас будут судить обо всех.
Бойцы замерли и стали «переварить» слова Артема. На их лицах промелькнуло сомнение, но уж больно запал был велик и желание повыдергивать волосья сопернице, да и привычка дело великое. А дрались они, по словам мужика, каждую неделю. Все это понял Артем за пару мгновений, рассматривая их разгоряченные лица, и, не дожидаясь их слов в ответ на свою тираду, со вздохом сказал:
— Пойду расскажу конту, как вы его позорите, и попрошу, чтобы вас выпороли для вразумления.
— Стой, милок! — первой сообразила Мартона, чем им грозит сегодняшнее происшествие. — Мы же просто шуткуем. Верно, Варвага?
Та была не такой сообразительной и, облизав пересохшие губы, недоуменно смотрела на соседку.
За нее ответил вынырнувший из-за ее спины щуплый мужичок:
— Верно, Мартона.
Теперь дошло и до Варваги, чем может закончиться сегодняшняя потасовка, и она решительно закивала. Зрители, что собрались на представление, разочарованно стали расходиться.
Артем, довольный тем, что не допустил того, чтобы словесная перебранка перешла в мордобой, забрал покупки и направился в замок. Прошел в малую столовую, где всегда, по словам Чу, проводили время дружинники конта. Он прошел под удивленно неприязненными взглядами солдат к одному из столов и поставил свои покупки.
— Ребята, — сказал он и обвел их взглядом. — Я пришел мириться. Вот первач, пироги и яйца. Предлагаю выпить мировую.
Он нашел взглядом Мурга и сказал:
— Мург, ты уж прости, я неудачно пошутил. Как выпью, со мной такое бывает, несет так, что остановиться не могу.
Воины были парнями простыми и отходчивыми. Это Артем знал по своей службе: обидел кого невзначай — поставь выпивку, и все обиды уйдут, как проходит ночь, и наступает снова день. Они оживились и потянулись к столу.
Первым подошел тот самый воин с усами, что стал жертвой магического опыта землянина. Поднял бутыль литра на полтора, понюхал и с видом знатока сказал:
— Мартона делала.
Тут же подсели остальные и, не смущаясь, разлили напиток по оловянным кружкам. Мург хлопнул Артема по спине и подмигнул.
— Прощен, недоделок.
На это прозвище, что дали ему в замке, вернее не ему, а Артаму, Артем не обиделся, он заслужил. Но кружку отодвинул в сторону. На посмурневшие взгляды дружинников со вздохом ответил:
— Я, ребята, с этим делом завязал. Как выпью, так таким дурным становлюсь, что аж страшно. Мертвяка в деревне вместо упокоения благословил, вон конюха покалечил, и Мургу досталось. Я решил с выпивкой завязать.
— Так это ты по пьяни все творил? — изумился один из воинов.
Артем покаянно покивал.
— Сегодня ходил к отцу Ермолаю на исповедь, обещал больше не пить.
На него смотрели глаза, в которых было огромное удивление: еще бы, маг ходил на исповедь, о таком они не слышали. Две враждующие группировки власти, сцепившиеся не на жизнь, а насмерть, и презирающие друг друга. Простые люди побаивались и тех, и других. Одни могут проклясть, другие затащить на костер. Как говорится, хрен редьки не слаще.
Артем не знал, какое противостояние происходит между ними и почему так необычно для него реагируют остальные на известие, что маг ходил на исповедь. Слишком мало информации он получил за это время, а его товарищ забился глубоко и не хотел не только помочь ему, но даже общаться.
Воины уже свою первую чарку выпили и, не закусывая, занюхали рукавом.
— А святой отец тоже бросил пить? — разразившись смехом, спросил один из сидевших. Но тут же получил подзатыльник от Мурга:
— Не богохульствуй, Шорнет.
— Ладно, ребята, я рад, что мы поняли друг друга, — поднялся Артем. — Пойду отдыхать.
Его провожали довольные служивые, хлопали по спине. Говорили, если что будет нужно, обращайся.
— Только если позаниматься на копьях, — обернулся Артем, стоя у выхода из столовой. Мгновенно в зале установилась гробовая тишина. Артем понял правильно и, улыбаясь, пояснил: — Я буду трезвым.
Его дополнение сняло все барьеры недопонимания между ним и замковой стражей и разорвало напряженную тишину оглушительным смехом.
В свою неуютную комнату он вошел с сожалением. Унылые серые стены, сумрак, который еле раздвигался светом масляной лампы. Неудобная постель и вновь одиночество, которое так тяготило общительного Артема. Он подошел к кровати и сел. В то же мгновение раздался истошный вопль, и испуганный до потери сознания землянин подскочил почти до потолка. Он пытался унять бешено стучащее сердце, ухватившись за грудь, и почти с ненавистью посмотрел на возмущенного гремлуна, вылезшего из-под шкуры и сонно таращившегося на него.
— Смотреть надо, дылда, куда садишься, чуть не раздавил меня.
— Великий Сунь и Высунь, ты что тут делаешь? — наконец придя в себя, спросил Артем. — Родные выгнали, или визу въездную потребовали на родине?
Он прошел на свое место, за шиворот вытащил человечка и усадил на лавку.
— Не сметь перевирать мое имя! — завопил тот, дергаясь и дубася кулачками по его руке.
— А чего ты так переживаешь за свое имя? — спросил Артем. — Меня вон ты называешь и тараканом, и недоумком, я же в штаны из-за этого кипятком не писаю?
Гремлун испуганно схватился за штаны и уже более спокойно ответил:
— Я тоже не писаю. Меняя мне имя, ты, дылда, меняешь мне судьбу. Неужели это непонятно? Даже тебе, с твоими куриными мозгами, это должно быть известно.
— А ты не задумывался, дружище, что твоя судьба печальна? Ты по своей сути не созидатель. Все, что ты умеешь, — это ругаться
