«Эти – воины, – думаю я, – странно, у них только холодное и метательное оружие. И, судя по настрою, ребята могут за себя постоять. Только, много ли так навоюешь? И как это сочетается с учением о всепрощении?» Я теряюсь в догадках, но от сердца у меня отлегло.
Когда последний человек выходит из церкви, Эльза толкает меня кулаком в бок. Я смотрю на старика, пытаюсь что-то сказать, но от волнения все нужные слова вылетели у меня из головы.
«Хорошее мнение он обо мне сложит, – думаю я, – стою тут как дурак».
– А ты начни, – внезапно говорит мне Эльза, – Отче, – обращается она к священнику, – я пойду, а его оставляю на вас, – старуха выразительно смотрит на меня, – дорогу потом найдёшь?
– Угу, – мычу я сквозь респиратор, ещё больше ощущая себя идиотом.
– Вот и договорились, – Эльза, не оборачиваясь, спускается по ступенькам.
Дождавшись, когда она скроется за поворотом, священник неожиданно говорит:
– Ты веруешь?
Я теряюсь.
– Отче, – выдавливаю я.
– Пойдём, – неожиданно предлагает старик, – прогуляемся, сможешь?
Не знаю почему, но от этих простых слов повеяло такой силой, что если было бы нужно, то я бы и пополз.
– Смогу, – отвечаю я.
– Идём, – старик, кряхтя, становится на верхнюю ступеньку лестницы, – только двери в храм затвори.
Я выполняю просьбу.
– А закрыть как, на замок?
– А чего их запирать? – старик улыбается одними глазами. – Главное, чтобы снега не намело, а чужих здесь нет, скрывать нечего и ежели зайти кто захочет помолиться, то пусть, зачем препятствовать?
Священник, опираясь на посох, становится на лестницу. Я, позабыв про боль и слабость, быстро догоняю его и протягиваю руку.
– Я помогу.
Старик сжимает мою ладонь.
– Добре… – на морозном воздухе повисает пауза, – Се́ргий…
Я вздрагиваю. Голос, а точнее та интонация, с которой священник произнес моё имя на свой лад, в ней что-то было… Что-то давно забытое. Я мучительно вспоминаю… Ощущение из той жизни, до Удара. Наверное, с такой заботой, когда-то говорил со мной отец. Я пытаюсь вызвать в памяти звук его голоса, но не могу. Может быть я просто хочу в это верить? А что ещё остаётся в мире, где все живут по правилу «человек человеку волк».
– Ты позволишь, – спрашивает священник, строго глядя на меня, – если я так буду называть тебя теперь?
– Ну… эээ… – мнусь я, – хорошо.
– Непривычно звучит, да? – старик сверлит меня взглядом. – А ведь это имя великое! Не каждому дано быть игуменом земли Русской как Сергию Радонежскому, а потому носи его с честью!
Я не знаю, что ответить священнику, поэтому молчу. Мы спускаемся по лестнице. Мороз щиплет кожу. Я поднимаю голову и смотрю на звёздное небо. Хочется вдохнуть полной грудью. Пытаюсь. Не могу. Респиратор. Он душит меня. Срываю опостылевшую маску. Сначала хочу выбросить её, но, заметив суровый взгляд священника, скомкав, засовываю респиратор в карман.
Мы идём дальше. Старик явно куда-то ведёт меня. Дорожка разматывается под ногами. Я замечаю, что постройки, которые показала мне Эльза, остаются позади. В этой части монастыря намного больше деревьев. Под ногами скрипит снег. Становится намного холоднее. Хотя я не уверен. Может быть мне это только кажется. Неожиданно деревья расступаются, и мы выходим…
Даже не знаю, как описать мои чувства, когда я увидел, что старик привёл меня на погост. Участок метров десять на пятнадцать, обнесённый невысокой деревянной оградкой. На огороженной территории холмики из снега и кресты штук тридцать – сорок, сделанные из арматурных прутьев.
Я замираю. Учащённо дышу. Изо рта клубами валит пар. Смотрю на священника, затем снова на кладбище и сам не знаю почему, но мне приходит в голову мысль, что крестов явно меньше, чем могло умереть людей в монастыре за эти годы. Где же остальные могилы? Или есть ещё погост, где-то там, за периметром стен? Или… Я чего-то не знаю и…
Страх, забитый мной куда-то в глубину сердца, снова шевельнулся в груди, просыпаясь липкой мерзкой сущностью, нашептывающей на ухо: «Беги… Беги… Беги…»
Священник тяжело вздыхает. Сжимает мои пальцы с удивительной для старика силой.
– Прошлое держит тебя, – неожиданно говорит игумен, – оно давит на тебя, сдерживает помыслы, в то время как ты должен открыться, позволить душе говорить. Только тогда Он примет тебя. Иначе, для чего ты проделал весь этот путь? Ведь Он спас тебя, направил, дал волю, а нам дал сил забрать тебя и привезти сюда.
Я не знаю, что ответить. Мысли тяжело переваливаются в голове, барабанят изнутри хилыми кулачками по черепной коробке, точно вопя «Выпусти нас! Выпусти!».
Наконец, я решаюсь. Собрав волю в кулак, глухо выдавливаю:
– Зачем я вам?
Бровь старика ползёт вверх.
– Мне? – удивляется игумен. – Если ты так думаешь, то дело хуже, чем я предполагал! Ты… мне… не нужен… – чеканит слова священник, – как и все остальные здесь! Надеюсь, ты слышал заповедь «Не сотвори себе кумира»?
Я киваю.
– Как не нуждается истинный верующий в изображении Бога, или в идоле, ни на земле, ни на небе, так я для вас ровня. Брат, отец, – продолжает старик. – Не ниже, не выше. Лишь знания мои ценны для вас, но не я сам. Слушая меня, вы узнаёте истину, и я её вместе с вами. Мне не нужен ваш страх или преклонение, только вера, идущая из глубины души от сердца. Понял?
Слушая речь священника, я невольно ловлю себя на мысли, что его горячность передаётся и мне. Но всё то, что они сделали для меня… Не думаю, что Яр прошел столько километров, только чтобы спасти меня – ещё одного жителя монастыря. Значит, причина есть. Решаю изменить ход беседы.
– Вы знаете, сколько людей я убил, чем занимался, и кто я. Почему моя жизнь равна жизни Яра?
Старик кивает.
– Хороший вопрос, меткий, как и ты сам. Ты думаешь, мне нужны твои умения? Даже твой дар – способность видеть в темноте и разить врагов – ничто по сравнению с тем, что ты можешь дать общине, – старик выдерживает паузу. – Я буду откровенен с тобой, только если ты будешь правдив, но об этом потом, не сейчас. Я чувствую в твоём сердце ненависть. Злость переполняет тебя. Ты жаждешь мести, за всё то, что они сделали с тобой.
Я вздрагиваю. Недоумённо смотрю на старика. Он скупо улыбается.
– Я не умею читать мысли. Эльза рассказала мне твою историю. Про жену и ребёнка. Про Колесникова и Митяя. Яр поведал про казнь. Что ещё надо, чтобы понять, что ты хочешь одного – убить их всех и остальных заодно.
Я часто дышу. Сжимаю кулаки. Захлёбываюсь безмолвным криком, рвущимся из груди. Наконец решаюсь:
– Я разве все они не заслуживают смерти?! – я, наплевав на все предупреждения Эльзы и Яра, повышаю голос. – Как
