– Так, и нам есть тоже что-то надо, – вворачиваю я.
– Да, ужж, экономить приходится, я слышал, хотят урезать порции, народу слишком много. Особенно те скитальцы, которые к нам в этом месяце пришли.
– Думаю расширять хозяйство придётся, – мы разговариваем как заправские фермеры, на равных, – а то всех не прокормить.
– Я не хочу всё время в земле возиться, – неожиданно заявляет Авдий, – надоело.
– А кем ты хочешь стать?
– Ну… – малец заглядывает мне в глаза, – ты же маме не расскажешь, точно?
– Клянусь! – я кладу руку на грудь.
– Хочу с оружием научиться, владеть им, – серьёзно говорит Авдий.
– Но тогда тебе придётся стать отверженным.
– Ну и пусть! Это лучше, чем сидеть и бояться! – мальчик сжимает кулачки. – За отца отомстить! Ты бы научил меня?
Вопрос застаёт меня врасплох. Я пообещал священнику забыть о прошлом, тем более стоит мне взять оружие в руки и все, кто мне дорог, погибают. А Авдий мне дорог.
– Ты же знаешь, я оставил свои умения в прошлой жизни, – отвечаю я, – забыл поди уже. Это лучше к Яру обратиться.
Мальчик мотает головой.
– Не говори так, я не верю. Невозможно такое забыть.
Я знаю, что он прав, руки всё помнят, но я вру:
– Без тренировки быстро умения уходят. Я бы сейчас в мишень и с сорока метров толком не попал бы.
– Не может быть?! – удивляется Авдий.
– Точно! – настаиваю я.
– А с холодным? – не сдаётся мальчишка.
– Ну тут я вообще не советчик, – я смеюсь, – у Азата спроси.
– Он мне не покажет, – огорчается Авдий, – я его знаю, скажет – мал ещё.
– А может, ну его это оружие, а? – я вопросительно смотрю на пацана.
– Нее… – тянет малец, – я решил научусь обязательно.
– Тогда подрасти сначала, а там видно будет.
Мальчишка открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент ему в грудь прилетает снежок. Я поворачиваю голову. Вижу, как из-за ближайшей к нам теплицы выглядывает ребятня – человек пять или шесть ровесников Авдия. Они смеются.
– Ах, ты… – Авдий явно хочет выругаться, но вовремя осекается, – Димон! – мальчик сжимает кулак. Потрясает им в воздухе, затем нагибается и, зачерпнув пригоршней снег, начинает быстро лепить снежок. Размахнувшись, он кидает его. Попадает в скат купола теплицы. Снова раздаётся смех.
– Мазила! – доносится звонкий голос.
Авдий бросает на меня быстрый взгляд. Раздувает щеки. Видно, что он злится.
– Беги! – говорю я ему. – Наподдай Димке, а то он вместо работы дурью мается.
Авдий, шепча под нос: «Ну я тебе задам!», – срывается с места. Пацан несётся по протоптанной в снегу тропинке так, что только пятки сверкают. Из-за теплицы как стая кроликов выбегает ребятня. Они, смеясь и что-то весело крича, улепётывают в сторону ангара. Я смотрю им вслед, вспоминаю себя в их возрасте и на мгновение забываю, в какое страшное время мы живём.
«Дети есть дети, – думаю я, – даже если мир провалится в ад, они всё так же будут играть и смеяться, и это единственное, что не изменится никогда…»
* * *Ангар. Несколько часов спустя. Время ужина
Нас здесь человек пятнадцать – мужчин, женщин и детей разного возраста. Мы сидим за длинным, сбитым из досок столом, который накрыт старыми рекламными баннерами. Едим молча. Ложки часто стучат по донцам алюминиевых тарелок, в такт размеренного грохота парового двигателя. Время поджимает. Мы припозднились с трапезой. Каждый хочет быстрее управиться с едой и отправиться спать.
Я искоса поглядываю на Олега. Штырь сидит напротив меня и, ничуть не стесняясь своего уродства, сняв повязку с лица, наворачивает похлёбку за обе щеки. Никто не показывает на него пальцем. Даже ребятня, сидящая с нами – взрослыми за общим столом, привыкла к нему. Аппетит, нагулянный после тяжелой работы, ничем не испортишь.
Перевожу взгляд на Николая. Он ест не спеша, медленно орудуя ложкой в тарелке, словно пытаясь выловить куски получше. Его размеренные движения ещё больше усиливают сходство с насекомым.
– Опять на нас экономят! А ведь мы пашем тут как проклятые! – фыркает Фома, тупо пялясь в миску. – Баланда!
Я поднимаю глаза. Этот мутный хмырь бесил меня ещё при первой встрече на сходе, а теперь мне хочется просто дать ему в лоб.
– А ты чего вылупился! – харкает Фома, глядя на меня. – Дерьмо уже всё раскидал?
Я молчу. Отламываю корочку от хлеба и бросаю её в тарелку, чтобы немного размочить прогорклую горбушку.
– А ты своё говно с нашим не мешай! – выпаливает дед Пантелей. – Оно у тебя дюже вонючее, как и ты сам! Аж глаза режет!
Ребятня прыскает от смеха. Взрослые улыбаются. Фому мало кто переваривает. Я не понимаю, как его, из-за склочного характера, терпят в обители.
Фома открывает рот, силясь что-то ответить, но на него цыкает Николай:
– Харе! Доедаем и спать! Время позднее, а вставать рано.
Замечаю, что Ксения бросает на меня косой взгляд. Затем смотрит на сына, сидящего рядом с ней, и что-то тихо спрашивает у него. Пацан мельком смотрит на меня, а потом мотает головой.
«Опять ей донесли, что Авдий со мной болтал, – думаю я, – вот ведь люди есть, всё неймётся им!»
Я не подаю вида, что заметил её взгляд. Не знаю почему, она запрещает мальчишке общаться со мной. Может быть догадывается, что он мне стал почти как сын? Материнская ревность?
Закончив ужин, мы встаём из-за стола. От одной мысли, что сейчас придётся выйти на мороз и идти по тропинке в монастырь в сильный ветер, меня передёргивает. Остальные, думаю, испытывают те же эмоции. Снаружи на вышках сидят лишь двое дозорных. Им конечно тяжелее, чем нам, но мне от этого не легче.
Люди тянутся к выходу. Взрослые идут молча. Только ребятня о чём-то живо переговаривается. Едва Фома берётся за дверную ручку, как ветер приносит протяжный вопль, который заглушается отчаянным лаем псов. Мы замираем. Прислушиваемся. Мгновение спустя издалека слышится приглушенный крик.
– Сдохни, тварь!
Похоже, что орал кто-то из дозорных. Внезапно доносится звук, похожий на хлопанье белья на ветру. Сверху слышится металлический грохот, словно огромная птица камнем упала на ангар. Затем раздаётся громогласный рёв.
– Это летуны! – взвизгивает кто-то из женщин.
«Или демоны», – думаю я.
Её крик действует как удар хлыста. Секундная растерянность сменяется действом. Николай подбегает к двери. Рывком отбрасывает белого как мел, Фому, который уже почти открыл её. Лязгает засов.
– Живо! – орёт Николай. – Бабы с детьми прячемся! Ты! – палец упирается в грудь Михаила. – Арбалеты и топоры там! – Николай машет рукой в сторону стеллажей у противоположной стены.
Воин не заставляет просить себя дважды. Он срывается с места. За ним бегут ещё трое мужчин из числа трудников. Остальные – ребятня и женщины с круглыми от ужаса глазами – озираются по сторонам.
– Чего встали?! – рявкает Николай, поднимая крышку люка, ведущего в подпол. – Ксюха, берёшь в
