забор, но ворота были распахнуты. Ночью прошел короткий ливень. Земля еще не успела затвердеть, и на грунте отчетливо виднелись следы толстого протектора. Причем дорога была им исчерчена довольно густо. Скорее всего, машина проехала и туда и обратно. А еще петляла одна полоска, много тоньше. Местами пропадала. То ли велосипед, то ли мотоцикл. Евгения присела, чтобы получше рассмотреть.
– Судя по ширине протектора, скорее всего джип, – поставил диагноз Гремин. – И велосипед. Кажется, американский.
Евгении намек не понравился.
– Вперед! – скомандовал Гремин.
И они бодрым шагом по обочине, чтобы не сбивать следы, направились к вилле. Миновали вчерашний ботанический сад.
Перед крыльцом следы перемешались в сплошное месиво. Видно, на этом пятачке джип разворачивался. Велосипед тоже вскоре обнаружился – валялся под окнами.
Дверь на кухню была распахнута. На полу, у самого входа, распластался камердинер. В правой руке он сжимал вальтер. Гремин наклонился, понюхал ствол, покачал головой.
– Он не успел выстрелить, – и попросил своих спутниц: – Постойте на месте, не топчите!
Камердинер лежал на животе, голова была по-чудному закинута. Набок и вверх.
– Вызвать «скорую»? – с сомнением спросила Марианна.
– Пока не стоит, – Гремин не суетился. Он спокойно коснулся тремя пальцами шеи лежащего. – Смерть наступила примерно час-полтора назад. Перелом позвоночника. Очень непростой прием. Требуются ловкость и физическая сила.
Он оглядел пол вокруг тела. На керамической плитке, старой, изношенной, грязно кирпичного цвета, при еле-еле брезжившем свете что-либо разглядеть было трудно.
– Не знаю. Но я бы побился об заклад, – сказал он, – что нападавший был один. – И, помолчав, добавил: – Пошли.
Стараясь не шуметь, они перебрались на господскую половину. Гостевая комната, коридор. Спальня хозяина, скорее всего, этажом ниже. Спустились по темной боковой лесенке. Дверь в спальню была закрыта. Обернув ручку платком, Гремин потянул. Дверь еле слышно заскрипела.
Здесь уже Первой империей не пахло – позднее Барокко, в самом пышном, густом цвету. Темно- малиновый балдахин, прикрепленный к потолку, тяжелый бархат, квадратная кровать.
Глаза Евгении поспешили скользнуть вбок. Одеяла в кружевных пододеяльниках грудились у подножия кровати. Кровать была громадная, а Серджо Франкини, без ночной сорочки, в центре ее казался крохотным и щупленьким цыпленком, приготовленным под карпаччо на серебряном блюде. Теперь его оставалось хорошенько отлупить молоточком, поперчить, посолить, полимонить.
Евгения взглянула на Гремина. Тот сосредоточенно всматривался в сторону веранды, той самой, с балюстрадой, которой они восхищались накануне. Дверь на веранду была распахнута, легкий ветерок покачивал шторы, на полу жирно отпечатались кровавые следы. Гремин прищурился, выглянул наружу. Следы вели дальше. Он постоял минуту в задумчивости, потом произнес:
– Их двое. Один раненый, другой – поддерживает. Или один у другого под пистолетом.
На сладковатый дурман свежей крови наслаивался кисло-гнилой запах рвоты. У камина, в углу, пол был обильно перепачкан блевотиной. Евгения тоже почувствовала позыв.
В комнате хватало света. Уже рассвело. Посередине необъятной кровати возлежал труп Серджо Франкини. Почти в позе Христа: ноги вместе, руки в стороны. Возлежал в кровавом болоте. То, что когда-то было великолепной периной, застеленной белоснежными простынями, сейчас представляло собой густое красное месиво. Ни одного белого островка.
Первой не выдержала Марианна:
– У него помимо Паркинсона была гемофилия. Еще с молодости. Достаточно крохотной ранки – и кровь потом не удавалось остановить днями.
Вокруг постели тоже лужи крови. Пол был старый, неровный, – паркет, видимо, не перекладывали с конца XVIII века – и кровавый ручеек успел добежать до двери на веранду.
– Что все это значит? – спросила Евгения у Гремина. Непроизвольно вопрос прозвучал грубо, враждебно.
– Очень просто, – Гремин не обиделся. – На войне, если не хочешь работать ножом, самым эффективным методом пытки считается этот. Клиента укладывают на пол. Простреливают левую кисть, потом правую. Левое предплечье, потом правое. Левое плечо – правое. Левая стопа – правая. До бедра доходят только отпетые садисты, из удовольствия. Чаще всего человек заговает на третьем, четвертом выстреле…
– Важно только, чтобы калибр был покрупнее. А здесь, похоже, стреляли из пушки. Да, профессионально сделано.
Евгении почудилось, что она уловила нотки восхищения в этом слове – «профессионально», и она едва удержалась, чтобы не улыбнуться.
Гремин кисло скривился.
– Попробуем догнать их. Они не успели далеко уйти.
Следы возле дома вели все к той же двери на кухню, где стоял джип. Потоптались у искусственного пруда. Судя по примятой траве на берегу, здесь неизвестные обмыли обувь. Дальше кровавые пятна исчезали.
– В машину! Бегом! Нужно догнать их прежде, чем они свернут на нормальную дорогу, – бросил Гремин. – Там никаких следов не найти.
Ехали недолго. Минут десять. За джипом. Елочка протектора четко отпечаталась рубцами на грунтовом покрытии. В итоге оказались у подножия колокольни Сан Бьяджо, где стоял широкий песочно-желтый джип. Дверь была не заперта.
Гремин жестко скомандовал:
– Ждите меня здесь. Не сметь за мной, – потом смягчился. – Я прошу вас – не нужно.
Гремин вытащил из-за пояса «беретту», стандартную, как в итальянской армии. «Профессионалы всего мира носят оружие за поясом», – только и успела подумать Евгения. Свой кольт она держала в сумочке.
Гремин поднимался быстрыми длинными шагами по узкой, крутой каменной лестнице, которую они преодолевали накануне. Евгения хотела выждать хотя бы секунд тридцать, но Марианна с шумом полезла сразу же, и Евгении ничего не осталось, как следовать за ней. Она сняла пистолет с предохранителя…
Гремин, оставив попытки подняться неслышно, скакал по ступенькам. Евгения старалась не отставать, грудь разрывало. Наконец квадрат утреннего света. Гремин впереди резиновым мячиком выпрыгнул наружу. И сразу откатился в сторону, на случай если будут стрелять. Но никто не стрелял… Тишина. И молчание. Долгое и странное. Наконец удивленный голос Гремина:
– Отец Гермоген, что вы здесь делаете?
Отвечали по-французски. Голос сильно не молодой, властный.
– А, мой юный друг? Сейчас прибью этого подонка и спокойно вам все объясню за стаканчиком «граппы».
Девушки аккуратно высунулись. У одного края колокольни застыл Гремин с «береттой» в опущенной руке. Пространство посередине занимала звонница. С другой ее стороны на каменном парапете стоял незнакомец, – Евгения была уверена, что она где-то встречала этого человека. Высокий, худой мужчина лет семидесяти пяти, с копной всклокоченных седовато-серых волос, с орлиным носом, властными губами, лицо изрыто глубокими морщинами и совершенно чистый лоб. Одет, как католический священник вне службы: темный костюм, форменная рубашка, легкая золотая цепь. Крест спрятан во внутреннем кармане пиджака. В левой руке он сжимал массивный пистолет – «парабеллум», как потом выяснилось, – и направлял его вниз.
Услышав шум у люка, старик обернулся вполголовы. Девушки, сообразив, что им нечего бояться, выпрямились. И здесь на их глазах случилось непредсказуемое. Они едва успели заметить, что за парапетом кто-то висел. Виднелись только руки, судорожно вцепившиеся в мраморную балку, и кусочек лысой головы. Когда отец Гермоген на секунду отвлекся на шорох, одна белая от напряжения рука внезапно схватила священника за щиколотку и потянула к себе.
