большую часть года за городом, рубашка в густую клетку, отличного качества («Хотя довоенной моды», – съязвила про себя Евгения), шерстяной галстук, венецианские бархатные узорные домашние туфли – дань семейной традиции. Массивная голова, крупное лошадиное лицо, изборожденное глубокими морщинами. Мясистые, оттопыренные уши, редкие седые волосы, без претензии зачесанные назад. Но главное – жесткий орлиный нос, почти нетронутый временем. Губы неожиданно тонкие, иронические. И руки – перевитые голубыми венами, с длинными, узловатыми пальцами. Взгляд же оставлял невнятное впечатление. Но когда вспыхивал, голубовато-стальные глаза смотрели умно и озорно.
– Марианна, сокровище мое, сто лет тебя не видел. Дай я тебя расцелую!
Можно симулировать многое, но старческий голос подделать трудно. Голос выдавал. Глухой, усталый, с надломом – голос больного, старого человека.
Он их усадил. Марианну лицом к солнцу, к свету, чтобы любоваться ей. Чувствовалось, Франкини льстило, что эта красивая девушка, неважно по каким причинам, навестила его, старика. Гремин и Евгения сели по бокам. Так они непроизвольно образовали четырехугольник вокруг стеклянного стола.
Принесли французское шампанское. Игривое «Биллекарт-Сальмон». Разговор начался.
Сперва ритуальная часть, которую взяла на себя Марианна. В совершенстве владея этим жанром, она профессионально рассказала о последних новостях: кто куда переместился, кто с кем сошелся, кто себе завел молодую любовницу, кто выдал замуж внучку или женил внука. От Евгении не ускользнуло, что Марианна избегала каких бы то ни было упоминаний о смертях. Наверное, этого тоже требовал жанр. После первых минут оживления Франкини стал сникать. Однако держал себя. Сознавая свою слабость, больше слушал. Болтовня Марианны забавляла старика нескрываемо.
Евгения ждала, когда же все-таки раздастся сакраментальное: «Хорошо, ну а теперь сознавайтесь, зачем пожаловали, зачем навестили старика, чем я могу помочь вам?» В разговорах такого рода этот момент наступал неотвратимо. На сей раз на раскачку потребовалось время. Серджо Франкини действительно хорошо знал родителей Марианны, и они действительно бывали у него дома. Правда, не здесь, а на римской квартире. И он действительно качал ее на коленке. Марианна сама обозначила грань, когда ей показалось удобным приступать к делу:
– Дядя Серджо, как здорово! Я тебя давно собиралась навестить. А тут, кстати, и повод подвернулся.
– Расскажи, детка.
– Мы с друзьями сейчас взялись написать исследование о темных, неизвестных страницах жизни Гоголя.
Франкини кивнул. Вполне осмысленно.
– Ты спросишь: зачем, почему? Так получилось. Андрэ, – Евгения отметила, что Марианна всегда представляла Гремина на французский манер: Андрэ, – будучи в Сопротивлении, воевал в партизанском отряде вместе с одним типом. – («Ба, ни хрена себе! Она и легенду взяла напрокат. Ну шустрая!») – И этот старый белогвардеец, умирая у него на руках, доверил ему свою тайну: в
Италии, мол, остались уникальные документы, позволяющие совершенно по-новому взглянуть на Гоголя. И хранятся документы в знатной семье, предки которой дружили с Гоголем. Фамилию Андрэ не расслышал – то ли Франкетти, то ли Франческини.
– Когда Андрэ рассказал мне эту историю, – говорила Марианна, – я сразу вспомнила о тебе. Ведь по материнской ветке твои предки – Альбернони – дружили с Гоголем. Дядя, голубчик, если ты нам поможешь найти документ, я тебе буду очень признательна. Ну просто очень. Очень-очень.
Франкини между тем побледнел. Он явно себя почувствовал плохо. Виски покрылись испариной. Чтобы руки не дрожали, он держал их, поставив бокал, одну другой. Сомнений не было – он что-то знал.
Наконец Франкини натужно выговорил:
– Голубушка, ты же знаешь, семейные традиции никогда не были моим увлечением. К тому же я Франкини, а не Альбернони. У меня в роду пять дожей Венеции. Искать знакомства с приезжими русскими писателями, хотя бы и известными, моим предкам не пристало.
– Тем не менее живешь ты в замке Альбернони, – уколола Марианна.
– Не отрицаю. Может быть, что-то и есть. Не думаю, но тем не менее. Если хотите, давайте пройдем в архив. Посмотрите сами.
Архив, он же библиотека, располагался на первом этаже. Хозяин шагал с трудом, с сильной одышкой, тяжело опираясь на руку Марианны. Гремин и Евгения следовали сзади.
– В библиотеке ничего нет, – шепнул Гремин на ухо Евгении, и она умилилась. Злость ее испарилась. Ей было приятно, что Гремин разговаривал с ней, как с другом, соратником. – Старик определенно врет. Будем дожимать.
Библиотека представляла собой высокий зал, по периметру в два яруса обвитый книжными шкафами. На верхний ярус вели приставные лесенки в противоположных углах. Одну стену занимали глухие шкафы.
– Здесь семейный архив, – указал Франкини.
Он распахнул ближайший шкаф. Все пространство заполняли массивные коробки из толстого картона. С пометками: «Наполеоновские войны», «Риссорджименто», «Эпоха Джолитти». Естественно, что-либо искать в этих коробках было бесполезно.
– Здесь вся история наших двух семей, – с гордостью сообщил хозяин, будто даже воспряв духом и порозовев.
Марианна попробовала повиснуть у него на шее:
– Дядечка Серджо, голубчик, солнышко, ну ты же все помнишь. Ну, подскажи. Ты же прекрасно понимаешь, без твоей помощи нам в коробках рыться бессмысленно. Мы ничего не найдем. Помоги. Здесь наверняка должно быть что-то о Гоголе.
– Почему ты так уверена? – с искренним любопытством поинтересовался старик.
– Не может быть, чтобы не осталось никаких свидетельств. В письмах Гоголя того периода семья Альбернони только по моим подсчетам упоминается восемнадцать раз. Она присутствует во всех воспоминаниях российских путешественников, знавших Гоголя и встречавшихся с ним. В жизни не поверю, чтобы столь тесное знакомство не оставило никаких следов. Хоть какой-нибудь да должен быть. Хоть малюсенький.
Франкини сник. Плечи сгорбились, руки повисли. Ему требовалась доза. Маленькая хитрость Гремина сработала на сто процентов.
– Я не знаю ни о каких документах, – глухим голосом выговорил старик. – В коробках ничего нет. Можете проверить. Можете остаться на несколько дней. Ради бога. И мне в компании будет веселее.
Марианна взглянула на Гремина. Они вернулись в гостевой зал. Когда спускались, так же ниоткуда возник камердинер. Гремин ему тихо, одними губами ответил:
– Все в порядке. Не беспокойтесь.
Марианна подсела к старику. Пробовала его ласкать, гладить, целовать, говорить нежные слова. Тот словно окаменел. И было видно, что чувствовал он себя все хуже. Испарина покрывала не только виски, а и лоб. Губы запеклись. Дыхание вырывалось тяжело, с присвистом. Даже сидеть ему, похоже, было нелегко. Наконец Франкини выдавил:
– Марианна, поверь мне, я тебе говорю как твой дед, хотя бы и троюродный. В нашем архиве нет никаких документов, связанных с Гоголем. Я тебя не обманываю. Если бы они были, я бы тебе их показал. Были ли они, нет ли, что с ними сталось – я не знаю. Не спрашивай меня. Не мучай, – он замолчал, обессиленный.
– Нечего или не хочешь? – не отпускала Марианна. Она умела быть жестокой.
– Не мучай старика. Я тебе все равно ничего не скажу. Потому что не могу. И документов у меня нет. Мой тебе совет – не ищи их. Забудь. Забудь, и все.
– Дядя Серджо, ну не обижайся. Дай хотя бы намек. Что это были за документы, что в них говорилось?
Франкини совсем съежился и осел.
Марианна обернула к друзьям отчаявшееся лицо.
– Как быть?
Евгении хотелось уберечь вновь обретенное доверие Гремина. Она слегка тронула его локтем.
– Время не бесконечно. Судя по физиономии этого держиморды, у нас еще от силы полчаса. Полагаю,
