— Но хоть что-то есть? Мне много не надо.
— Семидесяти миллиграмм вам хватит?
— На безрыбье и это сойдет. Где остатки образца?
— В ИМете.
— Хорошо хоть не в каком-нибудь Арзамасе с номером. Ладно, понял я, за что мне придется страдать. Действительно, задача довольно интересная.
— А почему именно страдать?
— У вас, кажется, «Волга»? Не совсем то, что надо, но как первое приближение сойдет. Сядьте на заднее сидение, все свободное место завалите барахлом и посидите там четверо суток. Получите хоть и весьма приблизительное, но все же представление о реалиях предстоящего полета. Ах да, чуть не забыл. Сидеть надо в скафандре. Вам, наверное, дадут, если попросите.
— Нет уж, поверю на слово. И… вы уж меня извините, что днями, не подумав, обозвал вас… э-э… феноменом.
— О господи, нашли что помнить. Хотите, в качестве компенсации про вас анекдот расскажу?
— Он приличный?
— Не очень.
— Тогда давайте.
— На приеме в Академии Наук мастистый ученый говорит молодому аспиранту, впервые попавшему на такое сборище:
— Хочешь, Келдыша покажу?
— Как, прямо при всех?
А вот Ефремову новый поворот в моей судьбе не очень понравился — почти как мне.
— Почему тут инициатива исходит от Брежнева, а не от Шелепина? — начал рассуждать он.
— Ну, возможно, потому, что на самом деле она исходит от Келдыша, а он не больно-то вхож к Шелепину, — предположил я.
— Да, это один из трех вариантов, которые мне пришли в голову. Второй — это все на самом деле задумка Александра Николаевича, но он хочет, чтобы в ваших глазах инициатором был Брежнев.
— То есть Шурик по-быстрому провернул такую интригу, в которой Леня не разобрался? Не больно-то верится.
— Да, это не очень вероятно. Но есть и третий вариант — они действуют совместно, все трое, а цель — чтобы вы из этого полета не вернулись. Ведь почти все, что можно и нужно было узнать о будущем, они от вас уже узнали. Ваша ценность как инженера и поставщика радиодеталей в их глазах невелика — еще Сталин сказал, что незаменимых у нас нет. По сути дела вы нужны триумвирату только как целитель, а от этого при определенных условиях можно отказаться. Если от вас исходит опасность их привычному миру, а здоровье у всех благодаря вашим же стараниям сейчас нареканий не вызывает. И перспективы вырисовываются очень, с их точки зрения, неплохие. Вы из живого источника постоянного беспокойства становитесь погибшим героем, на том, что вытащили вас из безвестности, они даже смогут слегка поднять авторитет. И можно будет сократить и без того урезанную программу пилотируемых пусков, что сулит большую экономию средств, но после вашей гибели будет воспринято с пониманием. Разумеется, мину в корабль никто закладывать не будет. А вот пообещать что-нибудь очень привлекательное любому из нескольких сотен людей, от которых зависит безопасность полета, они вполне способны. Проверить же такое количество народа вы не сможете.
— А и не надо. Подобное можно будет сделать только с подачи Челомея, Пилюгина, Бармина или Семичастного, а этих четверых я проверить смогу. И, наверное, еще Глушко за компанию.
— Как?
— Да очень просто — задам прямой вопрос. Точнее, Антонов его задаст. Он может чувствовать вранье гораздо увереннее, чем я. Кроме того, вы упустили еще один аспект, связанный с ним. Даже я не уверен, что Антонов не сможет после моей смерти быстро найти здесь еще одну аватару, а уж триумвират уверен в обратном — что он сможет. Все они знакомы с ним и ни один не подозревает его в нерешительности, излишнем человеколюбии и недостаточной мстительности. Но вообще-то мне такой дикий вариант сомнителен. Ну откину я копыта в этом полете, так какой же удар будет по престижу! Не только СССР, но и его руководства тоже.
— Вы его недооцениваете, наше руководство таким не проймешь. Наверняка уже потихоньку расползаются слухи о том, что вся эта лунная авантюра — исключительно ваша инициатива. Мол, товарищи вас хотели удержать, но не получилось, вы закусили удила.
— Да, Леня успешно делает вид, что так оно и есть, но я тут уже кое-что предпринял. Пожалуй, надо будет еще отдельно поговорить с Келдышем. Он единственный наверху, кому неудача экспедиции будет как серпом по гениталиям, и без всяких сопутствующих положительных моментов. Его ведь небось и сделают козлом отпущения в случае чего. А мое, мягко говоря, неприязненное отношение к номенклатуре его не колышет. Кстати, есть и еще одно объяснение тому, что триумвират с энтузиазмом отнесся к идее пилотируемой лунной экспедиции. Скоро двадцать четвертый съезд, и, с их точки зрения, моя активность в преддверии этого события и на нем самом крайне нежелательна. А тут мне станет не до каких-то там съездов в ущерб подготовке к полету.
— Об этом я не подумал, но, если так, то все еще может кончиться хорошо. Действительно, вполне вероятный мотив.
Кому меня удалось удивить, так это Устинову, когда я докладывал ему предварительный план экспедиции.
— Никаких предложений по ускорению работ я рассматривать не буду, — заявил он. — И хочу услышать от вас, как можно обойтись исключительно старым, уже проверенным в полетах оборудованием, с минимумом новаций.
— Ну наконец-то, — хмыкнул я, — хоть у кого-то появился разумный подход. Это единственный способ избежать торжественных похорон в финале. Правда, тогда велик риск, что американцы нас опередят.
— И хрен с ними, — без тени сомнения ответил Дмитрий Федорович. — Они толком не знают, что надо искать в том кратере, а вы более или менее знаете. К тому же, чтобы опередить, надо менять планы и спешить, а это до добра не доводит. Поэтому я хочу знать, кто и почему принял решение о проектировании «лунного дома» с ноля, вместо того, чтобы предельно облегчить уже достаточно отработанный бытовой отсек «Салюта».
— Решение еще не принято, но проталкивает его Бармин, — наябедничал к месту прорезавшийся Антонов. — Он утверждает, что так можно будет сэкономить почти тонну спускаемого веса.
— Я ему сэкономлю, — буркнул Устинов. — И что лично вы думаете по поводу пресловутых двадцати пяти секунд?
Это было время, которое двигатели взлетно-посадочного модуля могли отработать сверх расчетного оптимального. И если
