И что ей нужно? Она не убила меня, а теперь от души потешается над Дио, ожидает, видимо, когда ему надоест. Забавы ради галлерийка бросает в него круглый деревянный щит, и тот разлетается в щепки, встретившись с острыми зубами. Ха, да пещерный может прокусить не только его. И, кажется, она прекрасно понимает это.
— Что тут творится?
Судя по тому, как Гарольд щурится и покачивается, неспешно направляясь в нашу сторону, он действительно спал. Замечательно! А ведь нас почти ограбили. Из-за того, что этот умник — да и все остальные тоже — отдыхал. Если бы не Атум (кажется, я впервые радуюсь тому, что он хранит меня), мы остались бы без денег и продовольствия.
Саахит потирает руки и нахально улыбается. Поверить не могу: он что, хочет нас порешить?! Когда он в последний раз продемонстрировал свои умения, то сравнял с землей — вернее, смешал с ее вывернутыми кусками — несколько домов. Как славно, что к тому моменту жители были на улице. Далеко за пределами деревушки. Даже когда вернулись, не узнали, кто лишил их крыши над головой.
— Башка тупая! — кричу ему и захожусь кашлем. Ощущаю налипшие на губы волосы. Вот дерьмо! — Я не хочу умирать из-за тебя! Гарольд! Сур! Я… тебя ненавижу!
Последнее срывается почти случайно. Мне не хочется погибать так. Если это и произойдет, то явно не в лесу. Лучше в огромном доме с дорогой мебелью! Я просто подавлюсь листком типпи и красиво уроню голову на мягкие подушки.
Знаки, которые начертаны на руках галлерийки, почему-то молчат. Не расползаются черными пятнами, не пульсируют. И только теперь я задумываюсь: что они, мать их, значат? У бакутар нет хранителей. Аккуратные руны, которыми они украшают себя — и которыми изрисованы все руки нашей ночной гостьи, — переводятся как «поток». Это их письменность. Не наша. И если все, что рассказывают об этих рогатых тварях, правда, возможно, у них куда более мощный покровитель, чем у каждого из собравшихся здесь.
— Отзови Дио. — Гарольд лениво чешет бороду и, вздрагивая от холода, кутается в одежды.
— Чего? — Я нервно смеюсь и пытаюсь демонстративно отвернуться, да пока не получается.
— Отзови его!
— Дио! — Запрокидываю голову и пытаюсь найти взглядом высокую широкоплечую фигуру Торре. — Оставь ее. Она невкусная. Лучше помоги мне подняться.
Он пинает ногой землю и подходит ко мне. Галлерийка явно разозлила его, ведь она первая, кого Дио не смог поймать. И это не дает ему покоя: даже закидывая мою руку себе на плечо и ставя меня на ноги, пещерный продолжает тихо рычать. Дотрагиваюсь до его заросшего подбородка, провожу по коже когтями, и Торре наконец прикрывает глаза. Порой диву даюсь: мои прикосновения хоть кому-то приятны. И не просто приятны — они могут даже утихомирить этого здоровяка.
— А теперь объясни мне, что происходит. — Я продолжаю водить пальцами по щекам Дио, но при этом недобро поглядываю на Гарольда. — Это твоя подружка?
Кстати, почему до сих пор не объявилась наша рыжая спасительница и не закрыла собой Антахара? Ах, вот же она. Прижимается к стволу дерева, выглядывает. А за плечи-то ее Зенки держит, не дает вперед сунуться. Знает, что ничем хорошим это дело не закончится.
— Мое почтение.
Гарольд не отвечает на мой вопрос. Он опускается на колени перед галлерийкой и склоняет голову. Но ей, кажется, все равно. Она только нос воротит.
— Ты разочаровал меня, саахит. — И я впервые слышу ее усталый низкий голос.
Она отмахивается, закидывает за спину топор и опускается рядом с Антахаром. Когда ладонь ложится на черные волосы, он не отстраняется. Точно знает, кто с ним рядом, и тихо зовет:
— Синтариль. — Только почему-то идущее следом слово проглатывает.
— А ты, стало быть, с ней знаком? — Закатываю глаза. Самриэль вносит все больше разнообразия в эту ночь. — И кто это?
— Его нянька, — отвечает вместо него Синтариль, и пальцы ее плавно скользят вниз по спутанным прядям. — Лаураэль, тебе разве не говорили, что несмышленышам…
— …нечего делать вдали от дома, — точно завороженный, подхватывает он.
И как только рука касается кончиков волос, Синтариль наматывает их на кулак и резко дергает.
Это даже выглядит болезненно: то, как Антахар — или Лаурэль? — влетает носом в сбитые до крови костяшки. Ведь сейчас он не может себя защитить: хранитель молчит. Самриэль опускает голову, и на землю начинают падать алые капли, одна за одной. Синтариль достает из-за пояса скомканную тряпку и прижимает к его лицу.
— Ты ведь помнишь, чему отец учил, — шепчет она и стирает кровь с губ Антахара. — Да только это не помешало сбежать.
— Зенки, — не выдерживаю и прерываю милую беседу, — подбрось-ка веток в костер. Я замерзла. А вы, как-вас-там-по-имени, могли бы объяснить, что за дерьмо тут творится? В самом начале на нас свалился он. — Я указываю на Самриэля, но тут же вновь возвращаю пальцы на подбородок Дио. — Свалился в прямом смысле. С дерева. Потом он попытался нас обчистить и убежать. А теперь появляетесь вы! И наш загадочный Гарольд, который до этого проявлял интерес только к себе, к деньгам и к рыжей девочке, теперь чуть ли не в ногах у вас валяется!
— Ах, да.
Вновь вспыхивает костер. Раздается приятный уху треск, и я, кажется, начинаю успокаиваться. От стоящего рядом Торре пахнет дымом, лесом и еще немного — той настойкой, которую мы стащили с одного из столов в таверне. Видать, все то время, что остальные дремали, Дио опустошал глиняный горшок с длинным горлом. Так и уснул. Это-то могло и на реакции сказаться, ага.
— Саахит, не ожидала тебя найти. — Синтариль, как и наш славный Лиат, предпочитает делать вид, что меня не существует. Она поднимается, отряхивает колени и бросает почти ласковый взгляд на Антахара. — Спешу огорчить: ты опоздал.
Она водит пальцами по своим обезображенным шрамами рукам. По коже бегают мурашки, и, чтобы не замерзнуть, Синтриль кутается в меховую накидку.
