известной своими кондитерскими изделиями. Что навело меня на мысль о том, что отсутствие половой жизни вынуждает вас есть больше капкейков, и что целое поколение юных диабетиков, строго хранящих свою девственность, на самом деле – жертвы лживой рекламной кампании.

Ну кто бы знал, что даже на антирекламе секса можно получить неплохой навар?

Сандрин живет рядом с автострадой, в паре миль к югу от Дюбарри, в двухкомнатной рыбацкой лачуге, притулившейся к берегу реки в окружении зарослей папоротника, свисающих бород испанского мха, и скрытой от посторонних глаз кустами виргинской черемухи и поваленным дубом. Если не искать ее специально, вы ни за что ее не заметите, и вообще, даже не подойдете близко, если вы в своем уме. Развалины дома не имеют крыши и густо заросли паутиной. Прогнившие доски такие трухлявые, что их можно разломать голыми руками. Войдя внутрь, вы увидите, что буквально каждый дюйм стен и часть пола покрыты осколками зеркала. Если же вы войдете сюда ночью, в промежуток времени за три дня до и три дня после полнолуния, то скорее всего, назад вы уже отсюда не вернетесь.

Нет, Сандрин не сможет удержать вас, как когда-то, но ей хватит сил замедлить ваши движения. Вы увидите, как она шагнет к вам. Вы в ужасе отшатнетесь, даже не будучи уверены в том, реальна она или нет. Затем вы увидите в ее глазах голодный блеск, и это на секунду заставит вас замереть на месте.

Этой секунды будет достаточно.

Сандрин не любит говорить о прошлом, предпочитая слушать рассказы о моей жизни, жизни, которую я бы с радостью оставила здесь. Впрочем, в иные ночи мне удается ее разговорить, и тогда она рассказывает мне о том, что родилась в 1887 году в небольшом каджунском[55] городке Солт-Харвест, штат Луизиана, и что в двадцать три года ее укусил некий клык, который затем бросил ее, и она была вынуждена в одиночку гадать, кем же она стала.

В этой лачуге она живет с 1971 года, питаясь разной живностью. В основном лягушками. Она редко вдается в подробности, но однажды ночью мы сидели на поваленном дубе, как раз на границе, которую ей нельзя переступать, глядя на водяные гиацинты, которыми густо заросла поверхность реки и которые колышутся вместе с течением, а их жесткие глянцевые листья тихо шлепаются о берег. И тогда я спросила у нее, как она здесь оказалась. Она только что поела и потому была менее прозрачной, чем обычно. И все же сквозь ее силуэт мне были видны звезды, а когда она чуть подвинулась, то и неоновая вывеска мотеля на другом берегу. Приторный гнилостный запах смешивался с влажным запахом реки, создавая «аромат», который напомнил мне мокрый матрас на заднем дворе Фредди Свифта.

– Джададжи, – ответила Сандрин. – Их называют и по-другому, но именно так называл их Рой. Тот самый клык, вместе с которым я бродяжничала в семьдесят первом году… и какое-то время до этого.

– А что такое жадажи?

– Не жадажи. Джададжи.

Нас одолевали москиты, но Сандрин их, похоже, не замечала.

Она посмотрела на юг, на мотель на другом берегу.

– Они похожи на людей, но они не люди. Только принимают их вид. Рой слышал, что в семнадцатом веке их создал один старый еврейский колдун, чтобы они охотились на клыков. Они сильнее клыков и владеют одним видом чар. Это и держит меня здесь. Вот почему я такая. Джададжи, который слопал Роя, обожрался и не мог больше есть. Потому он засолил меня и оставил на потом.

– И бросил тебя на сорок лет?

– Может, его сбил автобус. Или он забыл. Они не очень умные. Но рано или поздно он вспомнит, где оставил меня, или же меня вынюхает кто-то другой. – Она посмотрела на меня, и ее взгляд как будто пронзил мне череп. – Это лучшее, что может произойти, если ты не поможешь мне.

– Неужели об этом нужно говорить всякий раз, когда я прихожу сюда? Я же сказала, что подумаю об этом.

Сандрин еще несколько мгновений смотрела на меня, затем печально вздохнула.

– Такие вещи требуют времени, чтобы их обдумать, – сказала я. – Стать серийным убийцей…

– Убивать буду я.

– Верно, но заманивать их буду я. Это еще омерзительнее.

– Послушай, Луи. Я…

– Элль!

– Извини. Элль.

Откуда-то с середины реки, где была открытая вода, донесся всплеск.

– Мне нужны лишь пятеро, – сказала она.

– Я знаю, что тебе нужно. Можно подумать, ты мне этого не говорила.

– По одному за ночь, пять ночей подряд. И тогда я снова стану сильной и смогу вырваться отсюда. Это должны быть пятеро тех, кого ты больше всего ненавидишь в этом городе. Пятеро таких же, как и первый.

– Дай мне чуть больше времени.

Мы умолкли, пойманные каждая в своем дурном настроении, как две мухи, угодившие в липкую грязь. Я подумала, что должна сказать ей, что мне пора, но мне не хотелось уходить. После короткой борьбы со стеблем гиацинта Сандрин оторвала синий цветок и протянула мне. Я взяла его. Ее пальцы коснулись моих, и я ощутила прилив тепла, как будто быстро потерла кончиками пальцев о шершавую поверхность.

– Скажи, магия джададжи действует на обыкновенных людей? – спросила я.

– Нет. В любом случае, вы им неинтересны. Им нужны только клыки.

– Допустим, ты вырвешься отсюда. Что ты будешь делать?

– Наверно, подамся в Южную Каролину. Там есть группа клыков, которые хорошо защищены. Они не любят чужаков, но я устала жить одна. Так что, пожалуй, рискну.

– А если бы ты была не одна?

– Ты хочешь сказать, если бы ты была со мной?

Я пожала плечами:

– Да.

– Тогда я бы, пожалуй, осталась.

Я тотчас насторожилась.

– В Дюбарри?

– Нет-нет, во Флориде. Большая часть клыков в этом полушарии обитают в Латинской Америке.

– Это еще почему?

– Там легче спрятаться после убийства. Но есть и обратная сторона. Поскольку большинство клыков там, то и большинство джададжи тоже. Тот, что поймал меня, был лишь четвертым, которого я здесь видела, а первых трех – более ста лет назад.

Из-под лепестка цветка, который мне вручила Сандрин, выполз жук, и я положила его на бревно, на котором мы сидели.

– С тобой все хорошо, cher[56]?

– Расскажи мне больше об этих джададжи.

– Я почти ничего не знаю. У них широкие рты… и они умеют их растягивать. При желании они могут проглотить футбольный мяч. Могут раскусить его пополам. А еще у них тонкий нюх. Если рядом с тобой был клык, они это тотчас учуют. Рой сказал мне, что они все прекрасны, и те, которых я видела, действительно были красивы… и глупы. Глупы как курицы.

Над гиацинтом низко пролетела яркая птица, а откуда-то выше по реке донеслось урчание генератора.

– Сними ради меня свой топик, – сказала Сандрин.

– Я не…

– Я не прикоснусь к тебе. Знаю, ты застенчивая

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату