С ним было приятно сражаться – мне было трудно коснуться его, но я знал, что у него нет ни единого шанса достать меня. Когда мы сблизились, скрестив крестовины гард, он прошипел:
– Что ты делаешь? Отступай!
Я понял его слова ровно настолько, чтобы выдохнуть:
– Что? Нет!
Он повернул клинок, так что мы описали полукруг, по-прежнему сблизившись.
– Это для их забавы! Они хотят видеть наступления и отступления!
Я отвел свое лезвие, так что острия наших шпаг едва соприкасались. Какое-то время мы топтались так, точно дети во время обучающих упражнений, кружа друг подле друга, скрещивая шпаги… Знатные гости были зачарованы. Они решили, будто что-то происходит, и начали подбадривать нас. Я увидел женское лицо, очень бледное; женщина сжимала в руках платок, словно существовала настоящая опасность. Были ли среди этих людей способные оценить мое мастерство?
Мой противник решил, что берет верх, что, приняв его предложение, я позволю ему решать, как закончится бой. С торжествующей улыбкой он начал яростную атаку.
Я отступил настолько, чтобы оценить расстояние, и поверх его клинка нанес удар в верхнюю часть груди – как можно осторожнее. Пошла кровь. Поединок завершился.
Мой противник поклонился, и слуга увел его. Я стоял на середине, в ушах у меня звенели крики «Кровь!» и «Браво!», и я не знал, что делать дальше. Слуга подал мне серебряную чашу с холодным питьем. Когда я осушил ее, благородные гости столпились вокруг, спрашивая, как меня зовут, давно ли я на службе у лорда Хастингса, принимаю ли комиссионные, с кем моя следующая схватка, где меня можно найти.
Честно говоря, для меня это было чересчур. Успех был замечательным, новая работа прекрасной, но эти люди, эти руки и головы, мелькающие вокруг после боя…
– Ричард Сент-Вир, – говорил я. – Меня зовут Сент-Вир, и меня можно найти в Риверсайде. В… «Девичьем капризе». Спасибо. Да, спасибо. Я должен… мне нужно очистить клинок. Правда. Это важно. Позвольте пройти…
– Конечно.
Молодой человек с мягкими вьющимися каштановыми волосами и красным камешком в ухе поднял руку так, что я мог ее видеть, и медленно положил ее мне на плечо. Когда он это сделал, окружающие немного отступили, и я исполнился благодарности к нему.
– Ты должен пойти и отдохнуть, мастер Сент-Вир, – сказал он. – Позволь помочь тебе.
Толпа перед нами расступилась. Он был в кружевах и бархате – один из них.
– Тебе заплатили? – спросил он. Я помотал головой. – Неважно. Конделл сейчас занят, зайдешь завтра.
Вместо того чтобы отвести меня на кухню, он направился к большим парадным дверям. На лестнице было прохладнее.
– Минутку, – сказал он. – Постой здесь, я пошлю за своим экипажем.
Сиденья в карете были мягкие, как пух. Пахло кожей, лошадьми и отчасти самим хозяином – смесью роз с амброй.
– Меня зовут Томас Бероун, – сказал он. Положил руку мне на ногу. – Позволь отвезти тебя, куда тебе нужно. – Он слегка наклонил голову. – Можно и на мою квартиру, если захочешь.
Я подумал: почему бы и нет? Джесс возражать не станет, она сама куда-то ушла на ночь, укрепить свои связи, навестить друзей, заключить союз или просто позабавиться. Кто знает, может, ей даже понравится, что меня принял молодой лорд.
Лорд Томас Бероун был сама учтивость. Когда мы приехали к дому его семьи, вошли через задний двор, «чтобы не беспокоить родителей», и поднялись сначала по одной лестнице, а потом по другой в комнату, где везде были бархат, и свет камина, и тени, играющие на позолоченных рамах картин, и развешанные по стенам гобелены.
Без одежды он был прекрасен и знал, как доставить мне удовольствие. У нас с моим другом детства Криспином когда-то были свои мелкие ритуалы, но лорд Бероун, человек взрослый, явно имел большой опыт. Всю ночь, когда я просыпался от света, падающего на кожу, или от треска свечей, или от бокала вина, сонно протянутого мне, я чувствовал себя в безопасности и на удивление счастливым. Он почти не расспрашивал меня, но я обнаружил, что рассказываю ему о своем желании найти работу, достойных противников, показывать на дуэлях всю свою силу и мастерство. До приезда в город я не сознавал, до чего хорош. Я считал, что все более или менее умеют то же, что я, – если пройти хорошую школу. Мой старый мастер-пьяница, которого мать из жалости подобрала на дороге и который безжалостно муштровал меня, всегда говорил, что я должен быть уверен в себе. Я запомнил его совет. Но еще он учил меня оценивать противника и использовать любую его слабость. Все, с кем я сражался до сих пор в Риверсайде, были мне не ровня; а те, что посильнее, сторонились моей шпаги. В Риверсайде показательных боев не бывает.
Томас Бероун был лишь немногим старше меня – ему еще не исполнилось двадцати, как он признался, – и, хотя его отец был богат, сам он, второй сын, богат не был. Средства, которыми он располагал, он тратил на коллекционирование произведений искусства и сказал, что, если я не обижусь, он назовет меня своим лучшим приобретением. «…Конечно, я не могу дать за тебя твою истинную цену».
Я спросил, о чем он, боясь, что он предложит мне деньги. В этом случае я стал бы гулящей девкой дворянина, а это в мои честолюбивые планы не входило. Он поцеловал меня и сказал, что у нас открытая, добровольная сердечная связь. Мое мастерство фехтовальщика могло быть предметом рыночной оценки, но, когда речь заходит о… Ну, честно говоря, точно не помню, что он сказал, но что-то в этом роде.
Строго говоря, нельзя было назвать утром час, когда мы поднялись с постели и выпили шоколад, принесенный его лакеем. Поразительный вкус, такого в Риверсайде не раздобудешь. Еще были свежие белые булочки и масло, такое сладкое, что его, конечно, привезли из деревни.
При свете дня я восхищался сокровищами моего хозяина: занимавшим полстены гобеленом с изображением любовников в розовом саду; натертым воском старинным сундуком с резьбой, изображавшей оленей и дубовые листья… даже покрывала на постели были произведением искусства, с вышивкой в виде луны и звезд.
Я взял в руки что-то маленькое; это оказалась статуэтка из слоновой кости: мальчик-король со множеством локонов и с обнаженной грудью, размером с мою ладонь.
– Я знаю, что ты не можешь позволить себе фехтовальщика, – легко сказал я, стараясь не искушать судьбу. – Но за это я бы бросил вызов и сразился.
Томас Бероун скривился. Волосы у него были взлохмачены, а губы розовые.
– У тебя хороший вкус, – сказал он. – Ты можешь сразиться на десяти дуэлях, но на эту штуку не заработаешь.
Я осторожно поставил статуэтку.
– Ну-с, – лорд Томас поцеловал меня в плечо, – меня кое-где ждут, да и тебя, наверно, тоже. Мне нужно гораздо больше времени, чтобы выглядеть приемлемо для выхода в свет, поэтому, если хочешь, я вызову карету и
