– Благодарю тебя, Господи! – выдохнула сестра Хиллари и перекрестилась.
Однако патер Эд смотрел на нежданных спасителей настороженно. Те были одеты в джинсы, фланелевые рубахи, кожаные жилеты и тяжелые ботинки. На поясах – кожаные патронташи с боеприпасами. Послышался шум мотора, и патер обернулся. Из-за деревьев выехал синий фургон, оттуда выбрался третий мужчина, одетый и вооруженный так же, как первые.
– Так-так-так, и кто это у нас тут? – грубым голосом спросил он, плотоядно глядя на ребятишек.
Дети, словно цыплята, сгрудились вокруг священника и сестры. Один из тех, кто стрелял в зомби, произнес:
– Больше заложников, больше корма для зомби, Блейз.
– Мясник дело говорит, – поддержал его приятель. – Взрослые меня уже задолбали.
– Во-во, – откликнулся первый. – Мы со Стэном друг друга понимаем.
– Прошу вас, чем бы вы тут не занимались, мы не будем на вас доносить, – взмолился патер. – У нас нет сотовых телефонов, у нас вообще ничего нет.
– Ради Бога, не причиняйте зла детям, – добавила сестра Хиллари.
Мужчины осклабились. Тот, кого назвали Блейзом, сказал:
– Ну, может быть Господь и защитит их от нас, а заодно – от упырей.
Они с Мясником направили на сестру и священника пистолеты, и Блейз скомандовал:
– На колени! Шевелитесь!
Дети заплакали. Патер Эд и сестра Хиллари опустились на землю и забормотали молитву об отпущении грехов, однако не успели они дочитать и до половины, как Мясник и Блейз прострелили им головы.
Джед Харрис и Даниэла Грир как раз шли по тропинке, когда раздались выстрелы. Они бросились бегом, но до места стрельбы было около ста ярдов. Добежав, оба поняли, что снова опоздали. Бандиты как раз связали руки последнего ребенка и волочили его к задней двери фургона.
Джед с Даниэлой прицелились в тех, кого явно можно было счесть похитителями – вот только стрелять не стали, опасаясь попасть в детей. Переглянувшись, они сообразили, как им поступить. Разом приподняли стволы винтовок и выстрелили над головами мужчин.
– Бегите, дети! Бегите! – закричал Джед.
Блейз прыгнул за руль, Стэн с грохотом захлопнул заднюю дверь фургона. Мясник нырнул на пассажирское сиденье, а вот Стэн не успел: дети убежали, и Джед с чистой совестью всадил пулю прямо ему в грудь. Синий фургон рванул с места. Джед с Даниэлой палили ему вслед, но без толку.
Когда фургон вывернул на шоссе, Мясник произнес:
– Вот ведь дерьмо! Я-то уже думал, что раздобыл кучу сопляков для выкупа, а теперь придется начинать все заново.
– Зато этот сраный фургон под завязку набит добычей, – откликнулся Блейз. – И теперь, когда Стэн откинул копыта, делить ее нужно только на две части.
Но радовались злодеи недолго. Послышалась полицейская сирена, и позади них появились мигающие огни патрульного автомобиля. Блейз дал по газам. В зеркальце заднего вида он заметил, что водитель преследовавшей их машины был в форме, в то время как мужчина на пассажирском сиденье – в том же пропотевшем мятом костюме, что и последние три дня.
– Итить-колотить! – ругнулся он, узнав шерифа Макклелланда.
– Это тот самый фургон из ориентировки, – сказал шериф водителю. – Смотри, не упусти его.
За полицейской машиной следовали два военных грузовика, полные бойцов Национальной гвардии. Грузовики, более тяжелые и медленные, чем патрульный автомобиль, изо всех сил пытались не отстать.
На поляне у подножия утеса Джед не сводил взгляда с трупа Стэна. Тот должен был превратиться в зомби, и Джед ждал.
Неподалеку Даниэла возилась с ребятишками, постаравшись, по мере возможности, успокоить и приободрить их. Ей помогала умница Энни Кимбл.
Джед наблюдал, как Стэн стонет от жестокой боли в груди, как на лбу бандита выступает предсмертный пот. Наконец, раненый умер, чтобы через несколько секунд «ожить». Скованно двигаясь, он сел. Не дожидаясь, пока зомби встанет, Джед выстрелил ему в голову.
– Для него же самого лучше! – отреагировала Даниэла.
– Аминь, – откликнулась Энни.
В этот момент на поляну въехали патрульный автомобиль с шерифом и один грузовик с гвардейцами. Шериф Макклелланд вылез из машины, прислушиваясь к отдаленной пальбе, – солдаты положили конец промыслу бандитов. В этой напряженной ситуации негодяям нельзя было давать спуску. За плечами тех, кого они сегодня прикончили, были и похищения, и убийства, и грабежи. На лицах спасенных детей читались благодарность и облегчение. Теперь шериф мог спокойно выслушать их историю.
Девочка на столе
Айзек Марион
Айзек Марион – автор бестселлера «Тепло наших тел», переведенного на двадцать пять языков, по которому даже был снят одноименный фильм. Айзек живет в Сиэтле со своим котом и любимыми растениями.
Девочка лежит на столе в подвале незнакомого дома и гадает, почему чувствует себя так плохо. Такой больной. Слабой. И кроме того, есть что-то еще. Все клеточки ее тела затихли, словно зрители, с отвращением ждущие какого-то ужасного спектакля.
Она ищет ответы на лицах родителей. Ведь должны же быть у них ответы? Они всегда утверждали, что все знают лучше нее. Но на их потных обрюзгших лицах нет ни единой подсказки. Мать – грустна и беспомощна, отец – сердит и напуган. В общем, все как обычно.
Из руки девочки вырван кусок мяса. Ярко краснеет плоть. Лишенная тонкой кожи, она напоминает жаркое, которое мать собиралась приготовить всего несколько часов назад. Потом матери потребовалось вино, отцу – сигареты. Почему бы по-быстрому не смотаться за покупками, пока мясо пропитывается темным маринадом?
– Захвачу я тебе твое курево, – говорит мама. – Незачем ехать всем вместе.
Но отец молча встает, не отводя глаз от экрана телевизора, где как раз идут новости.
– Не хочу, чтобы ты выходила одна, – возражает он, отбирая у жены ключи от машины. – Мир словно сошел с ума.
В этом он весь. Папа, папка, папулечка. Ему едва исполнилось сорок, однако выглядит он весьма потрепанным жизнью. Лысый, сутулый, подавленный собственной мрачностью, какой-то сжавшийся, словно не желает соприкасаться с самим воздухом. В общем – отступает, что называется, по всем фронтам.
Посмотрев новости, отец всякий раз говорит одно и то же. Неважно, что там показывают: войну, протесты, последний «прорыв» в области музыки или моды, реакция у него всегда одна: «Мир словно сошел с ума».
– Обувайся, детка, – говорит ей мать.
– А можно я дома останусь?
– Ты не останешься здесь одна, – отвечает отец. – Тебе только четырнадцать.
Она вздыхает и бредет за родителями в машину. Пятница, вечер, солнце уже почти закатилось. Закрыв глаза, она воображает, что едет на танцы.
Девочка не знает, как давно лежит на этом столе. Время сделалось липко-тягучим, оно извивается, скручивается жгутами и качается маятником, в то время как сама она плывет в сонной дреме, то выныривая на поверхность, то вновь погружаясь в глубину.
Прошлогодняя поездка в Нью-Йорк, школьный автобус, напоминающий баллон, только вместо сжатого воздуха – возбужденное нетерпение семидесяти подростков, в первый раз увидевших огромный город. Девочка прижимается лицом к оконному стеклу: мимо проносятся сверкающие башни, бесконечные мосты, безграничные возможности. Кинозвезда, биржевой маклер, танцовщица, певица, сенатор… Нужно прожить
