– Климат меняется, – говорил он, и я понял, что пропустил начало его речи. – Все тает. Вначале вы имеете размороженных северных оленей, а затем – сибирскую язву. Может быть, это сибирская язва или что-то вроде того.
Он посмотрел на меня, а затем произнес:
– О, ты проснулся, – как будто знал, что я сплю, но все равно продолжал говорить. – Я просто говорю о том, что это все из-за изменения климата. Мы сами в этом виноваты. Нагрели все и разбудили всякую заразу.
Он подошел и сорвал часть скотча с моего рта – один обрывок остался свободно болтаться, поэтому, когда я заговорил, он затрепетал словно крыло мотылька. Щеки пылали, будто меня крепко по ним отхлестали.
– Это не зараза, – ответил я. – Болезнь такого не делает.
– Ты не можешь знать. Я читал о таком. А ты никогда особо ничего не читал.
– Я читаю комиксы.
– В этом-то и есть твоя проблема, – он щелкнул пальцами. – Я читал о таком в настоящих книгах, братишка. Ты знаешь, что есть такие грибы, которые могут превратить муравьев в зомби? И пчелы, которые могут управлять тараканами, поколдовав над их головами? А еще эти паразиты, которые живут в кошачьем дерьме. Они меняют привычный ход вещей. Заставляют крыс хотеть трахнуть кошек. Превращают людей в ходячие грибницы. Мы ни на миллиметр не приблизились к пониманию того, на что способны микробы и паразиты.
– Неважно, что это, – ответил я, мой голос звучал, словно его пропустили через банку с песком. – Ни ты, ни я не сможем это исправить. Но зато мы можем помочь людям.
– Мы поможем друг другу. Мы же семья.
– Мы можем помочь и другим выжившим тоже.
– Они не из нашей семьи.
– Это и не обязательно.
– Нет, обязательно! – ответил он поспешно, его челюсти так сжались, что я испугался, не сломает ли он себе зубы. – Так должно быть. Мама и папа говорили, что семья превыше всего.
– Папа был полицейским. Он знал, что это такое, больше, чем кто-либо.
Теперь назад дернулся Билли. Однако, каким-то образом, он сохранил свой самодовольный вид. Словно защищаясь, он вскинул перед собой руки.
– И к чему это его привело? К смерти. Мы оба об этом знаем.
– Иди на хрен, Билли. Ты слабак и кусок дерьма.
Он снова заклеил мне рот скотчем.
– Ты будешь благодарить меня за это, – произнес он. – Скоро ты поймешь, что нам нужны только мы сами.
Батя умер из-за того, что работал копом. Не так, как вы могли бы подумать. Его не застрелили, нет, ничего подобного. Он как обычно остановился на шоссе и стоял, выписывая кому-то штраф за превышение скорости – и тут какой-то алкаш на новеньком «Камаро» пронесся мимо. Капот ударил отца в бедро, закрутив в штопор, и разнес вдребезги все его внутренности. Он умер там же, на шоссе, истекая кровью, прямо как та тварь без половины туловища.
Ну, а мама… Она умирала медленнее. Хотя это тоже было связано с проблемами ниже пояса: рак прямой кишки пожирал ее кишечник медленно, исподтишка, месяцы, а может и годы – кто знает, сколько это длилось?
Мы успели хорошенько это обсудить, поскольку такая смерть плоха тем, что длится чертовски долго.
Ее лицо было белым, словно бумага. Глаза налились кровью. Но она сжимала мою руку с необыкновенной силой, когда речь зашла о Билли.
– Он не такой, как ты.
– Я знаю. Но он в порядке.
– Он не может держать себя в руках.
– Пока еще нет.
– А пора бы. Ему уже тридцать.
Я пожал плечами и просто сказал ей, что люди, кажется, не всегда взрослеют так быстро, как должны. Но это была всего лишь отмазка – частично потому, что Билли был нашим общим бременем. И папиным, и маминым – и моим. Он был таким из-за чего-то, что было связано с нами. Из-за того, как мы с ним обращались, или из-за чего-то, что таилось в наших генах.
– Ты старший брат, – произнесла она, будто обвиняя меня.
– Я знаю.
– Когда я умру…
– Неизвестно, умрешь ты или нет, – сказал я, хотя знал, что она умирает. Мы все знали это. В конце концов, мы все умрем. Никому этого не избежать. Но она? Она шла к этому быстрее, чем остальные. Неслась на всех парах, и пускай я притворялся, что это не так, ее дорога была короткой и близкой.
– Я уже мертва, просто мой мозг этого еще не понял. Когда я умру – только не спорь со мной! – когда я умру, позаботься о нем. Ты позаботишься о нем. Он нуждается в тебе. Слышишь? Билли сам не справится. Позаботься о нем.
– Позабочусь, мама.
– Ты должен.
– Позабочусь.
– Ты хороший мальчик, Макс.
– Ты была хорошей матерью.
Я сказал «была». Не «ты хорошая мать». Я выдал то, о чем не хотел говорить – и это заставило меня почувствовать себя дерьмовым трусом. Я увидел, как ее лицо напряглось, когда она это услышала. Мои слова укололи ее, но что тут поделаешь – я сказал, что сказал, и не мог забрать свои слова обратно. Лучшее, что я тогда смог – это улыбнуться.
И дал ей слово позаботиться о Билли.
Вот почему я отправился за ним той ночью.
Я не дал ему много времени на сборы. Он просил дать ему больше, чтобы собрать полный чемодан, но я сказал, что время нас поджимает. В окрестностях я уже успел заметить этих тварей. Из квартала с крысиными норами, в которых всякие ублюдки продавали травку и мет, на всю округу разносились истошные вопли. Пока он собирал свои дерьмовые пожитки, я раскрыл ему свой план. Садимся в грузовик. Уезжаем. Помогаем людям. «Как продавцы мороженого в декорациях гребаного апокалипсиса», – твердил я словно маньяк. Он ничего не сказал в ответ, поэтому я попытался развязать разговор.
Они все еще вместе с той девчонкой, Жасмин?
Нет.
Продолжает ли Билли работать в ломбарде?
Нет (и всякая чушь о том, что это они виноваты, что лишились его).
Он оплачивает свои счета?
Да (он произнес это слишком нервно, что означало – нет).
Я сказал, что мог бы найти ему работу, может даже в компании, занимающейся грузоперевозками – Билли отучился и получил водительское удостоверение, как и я, а потом водил самосвал на карьере, поэтому знал, как держать руль.
Он закончил, и мы пошли к грузовику.
По пути он поднял что-то с лужайки.
Когда я обернулся, то увидел у него в руках глиняный горшок с мертвой геранью. Он держал его над своей головой.
А затем опустил его на мою.
Следующее, что я помню, – как очнулся здесь, в хижине мамы и папы.
Билли ел сухую лапшу так, как будто это в порядке вещей. Он даже не пытался поломать ее на кусочки – ел, как будто это гребаное печенье или что-то вроде того. Откусывал сразу
