— Я ничего не смыслю в математике, — сказал инспектор, — но вижу свое будущее довольно ясно. А ваше — не вижу вовсе. Потому что у вас нет будущего. В девять утра начнется суд. В девять двадцать — судья ударит молотком по столу и объявит приговор. В самом лучшем случае вас признают недееспособным и пожизненно запрут в сумасшедший дом.
— Что же тогда в худшем случае?
— В худшем — дело кончится лишением вас гражданства.
— Я не слишком большой патриот, — ответил Вебельман, — и надеюсь это пережить.
Инспектор удивленно вскинул брови:
— Пережить? Пережить?! Вы так ничего и не поняли? Как раз этого-то права у вас и не будет!
Коммуникатор Фрэнка издал новый тревожный сигнал.
— Прощайте, — сказал инспектор. — Меня зовет мой гражданский долг. Я потратил на вас много времени, но все было напрасно. Больше я ничем не могу вам помочь.
Лев Соломонович протянул инспектору исписанный формулами листок.
— Прошу вас, возьмите. Мне больше некому это передать.
— Эти цифры мне ничего не говорят, — сказал Фрэнк, — и я не знаю никого, кто способен это понять.
— Тогда возьмите это на память, — ответил математик. — Через полтора года… Самое большее, через двадцать месяцев — вы все поймете.
Инспектор задумчиво взвесил на ладони сложенный листок и нажал кнопку вызова охраны.
Последнее предупреждение Фрэнк получил у входа в ночной магазин.
— Мы уже закрываемся, — проворчал охранник.
Фрэнк молча показал ему текст уведомления, и под недоуменно-сочувственное: «Надо же было так дотянуть…» — был нехотя пропущен через турникет. Он механически толкал тележку между стеллажами безлюдного полутемного супермаркета, не в силах решить, в какой ряд свернуть. В конце концов, так и не выбрав, он свернул в первый попавшийся и увидел бесконечные ряды кофейных банок. «Свежий, бодрящий, насыщенный вкус» — мелькали надписи на боках пестрых разнокалиберных упаковок. «Теперь еще больше! Еще насыщенней!» Процесс выбора всегда излишне утомлял Фрэнка. На минуту его охватило чувство полной безысходности. Сделав над собой усилие, инспектор пошел вдоль ряда, наугад выхватывая банки и сваливая их в корзину.
На кассе он сунул руку в карман за кредиткой, и оттуда выпал исписанный листок.
— Что это у вас такое странное? — поинтересовалась кассирша, с любопытством разглядывая незнакомые символы.
— Будущее, — рассеянно ответил Фрэнк.
— О! — сказала кассирша. — Как интересно! И какое оно?
— Я не знаю, — ответил инспектор. — Вы представляете себе затухающую синусоиду?
— Нет.
— И я — нет. И в этом наше счастье, — сказал Фрэнк.
Касса зажужжала и звякнула, выплюнув ленту чека с благодарственной надписью за исполнение гражданского долга. Коммуникатор Фрэнка издал победный сигнал официального уведомления. Инспектору не нужно было читать сообщение — он знал его дословно.
Александр Сальников. Успеть до дождя
Лампочка над дверью сменила цвет на зеленый.
Елисей длинно втянул ноздрями пахнущий антисептиком воздух приемной и раскусил капсулу припрятанного за щекой бензо.
Камера под потолком скрипнула. Под ее бдительным взглядом Елисей поправил галстук. Под сердцем нехорошо заворочалось. Елисей сглотнул горечь препарата и в три шага одолел ковровую дорожку. Прежде чем он потянул на себя дверь, датчик эмо-фона на левом мизинце начал набирать желтизну.
— Разрешите, Дормидонт Прасковьевич? — улыбнулся Елисей и вошел.
Начальник Службы контроля социальной эффективности по Четвертому округу не стал отвлекаться от экрана, просто махнул рукой. Елисей незаметно отер ладони о брюки и сел на краешек кресла для посетителей.
— …вызвала серию взрывов в буферной зоне, — отразился от оконного стекла голос ведущей вечерних новостей. — Как сообщают официальные источники из Службы безопасности и правопорядка, больше никто не пострадал.
— Лемминги, мать их, — пробурчал шеф и еще больше нахмурился.
— Зато хоронить не надо, — в унисон откликнулся Елисей, косясь на мизинец. Кольцо на нем светилось уже светло-желтой охрой.
— В рамках программы по энергосбережению будет проведено веерное отключение электроэнергии в Седьмом, Шестом и Пятом округах. Просим соблюдать спокойствие, — закончила сводку ведущая. Проекция вздрогнула, и под ее левой рукой возникла карта Эдема. — И о погоде.
— М-да уж, — буркнул Дормидонт Прасковьевич, не отводя глаз от колышущихся грудей ведущей. — В рамках программы. Так, глядишь, и до нас доберутся. Будем тут с фонарями. Без интернета и связи.
Сердце Елисея споткнулось. Галстук сдавил горло.
— В Центре, Первом и Втором округах — без осадков, — водила рукой над похожей на мишень картой ведущая. — Наибольшая солнечная активность будет наблюдаться с одиннадцати до двух часов дня.
Медленный вдох.
— На юге и юго-востоке Третьего и Четвертого округов…
Задержка.
— …Ожидается кратковременный дождь с водородным показателем…
Медленный выдох.
— …от двух до трех с половиной. Служба охраны труда и здоровья, — вильнула бедрами дикторша, — настоятельно рекомендует сотрудникам, работающим офлайн, находиться на открытом воздухе в средствах индивидуальной защиты.
Елисей сглотнул вязкую слюну и до белизны в костяшках сжал кулаки. Напряг пресс. Подтянул диафрагму. Грохотание в ушах стало слабее.
— Особую бдительность стоит проявлять в периоды с девяти до десяти утра…
Елисей резко расслабил мышцы и стал потихоньку наполнять воздухом легкие.
— …а также с трех до четырех часов пополудни.
«Смотри дальше, сатир ты старый!» — мысленно взмолился Елисей, но шеф плевать хотел и на его молитвы, и на погоду в других округах.
Дормидонт Прасковьевич вдавил кнопку проектора, стирая силиконовую ведущую с оконного стекла. Стекло начало медленно возвращать себе прозрачность.
Начальник Службы контроля брезгливо посмотрел на кончик пальца и потянулся за влажной салфеткой. Кольцо датчика эмоций на его руке переливалось оттенками сиреневого.
Дормидонт Прасковьевич основательно вытер ладони. Расправил салфетку и медленно принялся вкручивать в нее пальцы по очереди.
— Ты уж прости, Елисей Аристархович, что пришлось задержаться, — впервые посмотрел он на Елисея. — Но дело не терпит.
Елисей понимающе закивал. И вдруг почувствовал, как расслабляются челюстные мышцы.
— Да и ты, как я помню, домой не торопишься, — скомкал салфетку начальник и осклабился. Взгляд Дормидонта Прасковьевича вцепился в лицо Елисею. Ведущего контролера эмоциональной стабильности теперь проверяли самого.
Чувствуя, как вдоль позвоночника поднимается тепло, Елисей улыбнулся. Шпилька шефа по поводу аутофобии отскочила от проросшей сквозь кожу брони. Бензодиазепин наконец-то добрался до цели.
— Нет, конечно, — задрал манжету и посмотрел на часы Елисей. Нарочито отставленный мизинец сиял темно-желтым. — Но у меня сегодня еще встреча в Клубе противостояния одиночеству.
Начальник Службы контроля прищурился:
— Похвально, похвально. Терапия — это наше все, — подергал он себя за седую бровь. — Тогда слушай, раз торопишься.
Елисей чуть подался вперед.
— Третьего дня, — скользнул пальцем по столу Дормидонт Прасковьевич, открывая файл, — у тебя на профориентации девочка была.
Фотография рыжеволосой девчушки увеличилась. Начальник потер кончиком салфетки веснушки на ее курносом носу, будто пытаясь оттереть грязь с экрана.
— Припоминаешь?
— Так точно, — кивнул Елисей, не понимая, к чему клонит шеф. Рядовая первичная профориентация семилеток. — Никаких патологий. Обсессия поиска отца и гиперактивность, но в этом возрасте это норма. Фобии наследственные, выражены слабо. Сорок три по Зангу. Рекомендовал вторичный осмотр при достижении десятилетнего возраста.
— Сорок три, говоришь, — прошипел начальник Службы контроля. Датчик эмо-фона враз налился фиолетовым, будто на мизинце шефа вспухла гематома. — А никтофобия?
— Дормидонт Прасковьевич, дорогой, — заспешил с объяснениями Елисей. — Нет у нее
