Над кромкой дальнего леса возникла тончайшая вертикальная нить, которая блестела в лучах заходящего солнца и терялась в высоте. По ней скользило что-то вроде серебристой капсулы, отбрасывавшей радужные отражения на стайку облаков. И лишь как следует присмотревшись, можно было понять, что серебристое пятнышко на самом деле являет собой гигантскую ухмыляющуюся рожицу, обращенную к… ко всем, кто ее видел. Это было чистейшее, сверкающее глумление над потугами реставраторов. Насмешка, которая, будь она настоящей в моем понимании этого слова, обошлась бы в десяток миллиардов долларов. Короче говоря, кто-то из холофабрикаторов «подвесил» орбитальный лифт.
— Они уже близко, — сказала Майя. — Совсем скоро тебе придется позаботиться о своей безопасности. И еще кое о ком.
— Что ты имеешь в… — начал я, но она уже повернулась и быстрым шагом направилась к машине. Я почувствовал легкий намек на сожаление при очевидной неизбежности нашего прощания, но это было всего лишь повторением прошлого и не тянуло даже на фарс, а значит, не могло причинить заметную боль и пробиться сквозь старые шрамы. Ну да, очередное расставание — теперь, похоже, окончательное. Можно было с грустью констатировать, что двадцать пять лет спустя между нами ничего не изменилось, однако минувшие годы уже не имели значения на фоне угрозы потерять все и лишиться даже воспоминаний.
Я решил, что по крайней мере с Майей мы разобрались окончательно, однако я ошибся. Она открыла багажник и с удивительной для женщины ее возраста силой вытащила из него человека, связанного по рукам и ногам. Тот, по-видимому, был без сознания и рухнул на землю, как мешок. У него были завязаны глаза, а рот заклеен скотчем. Так обычно обходились с пойманными холофабрикаторами, обезвреживая их на время транспортировки и допроса, но зачем Майя привезла его сюда? Не для того же, чтобы осквернить мое озеро трупом? Этого я не позволил бы даже ей.
Я терялся в догадках ровно до тех пор, пока она не уселась в машину и не завела двигатель. Глядя на дорогу, опустила боковое стекло и сказала безразлично, словно имела к происходящему весьма отдаленное отношение:
— Решай сам, что с ним делать, папочка.
После чего резко тронулась с места, забросав лежащего пленника грязью из-под колес.
Услышанное меня не сильно поразило, хотя должно было. Я слишком стар, циничен и давно ничему не удивляюсь. Слышал много семейных историй — счастливых и не очень. Да, если Майя перестала предохраняться, «забыв» сообщить мне об этом, то вполне могла забеременеть в одну из наших последних встреч. Каковы были ее тогдашние и нынешние мотивы — другой вопрос. Вряд ли она стала бы приписывать мне отцовство, не имея в этом полной уверенности. А кроме того, раньше я знавал за ней крайне неудобную для окружающих особенность: она никогда не лгала. Даже в мелочах. Даже во спасение.
В общем, я почти не сомневался, что лежащий на дороге полумертвый холофабрикатор — мой двадцатипятилетний сын. Не лучшие обстоятельства для первой встречи, да и для любой по счету. Немного позже, когда я увидел его лицо без повязки и скотча, остаточные сомнения рассеялись — он так смахивал на папочку, что становилось тошно; я будто встретился с собой молодым, в возрасте глупостей и ошибок, за которые платишь и в которых раскаиваешься всю оставшуюся жизнь. Но исправить уже ничего нельзя, иначе чего бы стоило раскаяние…
То, что Майя отдала мне его, свидетельствовало о самом худшем выборе, который, по-видимому, сделала для себя. Накануне того, что надвигалось («Тьма над бездной»?), и последней схватки она не надеялась уцелеть. Тогда на что надеяться мне? Уж конечно, не на то, что удастся отсидеться в тихом деревенском уголке, который чудом не смоет цунами тотального холофабрикатного передела.
А пока мне предстояло разобраться с последствием одного давнего семяизвержения. Парень выглядел так, будто его несколько суток держали в очень грязном месте, били и не всегда водили в туалет. Пахло от него соответственно. Но, честно говоря, ему еще повезло. Правда, я пока не знал, что увижу, когда сниму с него повязку. Может, пустые глазницы. Среди реставраторов старой школы (а Майя и ее группа были одними из первых) считалось само собой разумеющимся, что главным инструментом на начальном этапе холофабрикации является визуализация. Поэтому с пойманными холофабрикаторами не церемонились — если, конечно, брали их в дальнейшую разработку, а не ликвидировали сразу.
С каждой секундой я все лучше осознавал, во что вляпался. Вернее, во что меня втравила бывшая возлюбленная. Да, случается, расплата за минутное удовольствие настигает спустя много лет. Передо мной встал крайне неприятный выбор: сделаться палачом собственного сына или позволить ему забрать у меня последнее. Угроза второго варианта пока не имела стопроцентного подтверждения, и только поэтому я все еще колебался. Майя сумела-таки под конец достать меня до самой печенки, хотя не думаю, что это было ее главной целью. Скорее всего, перед решающим противостоянием она попросту нашла способ избавиться от тяжелейшего морального и физического бремени, перевалив его на того, кто удачно избегал родительского ярма последние четверть века. Что же, я не мог ее винить. В новом раскладе угадывалось даже что-то вроде жестокой справедливости, равнодушной к запоздалым терзаниям.
Не спеша (кроме появления дурацкого орбитального лифта, я не видел причин для спешки), я отправился к колодцу. Зачерпнул кружкой воды из ведра. Выпил, впервые не ощутив вкуса. Вторую кружку вылил на голову лежащему. Пока он стонал, ворочался и приходил в себя, до меня дошло, что я даже не знаю его имени. Почему она мне не сказала? Решила, что так мне будет легче от него избавиться? В любом случае, независимо от ее соображений, я не хотел знать, как его зовут.
Я зашел в дом, выгреб из ящика стола все свои вспомогательные игрушки и рассовал по карманам. Некоторые из них еще не приходилось использовать по прямому назначению, но у меня возникло предчувствие, что теперь пригодиться может любая. Затем вышел на веранду и взял лежавший на перилах охотничий нож. Почти ритуальный.
Однажды некий холофабрикант — тварь под ником Front 66 — подослал ко мне моих родителей. Найти изображения отца можно без проблем, мамины — немного сложнее, но и для этого не нужно заглядывать в мой семейный альбом с его скудным содержимым. Результат обманул даже меня… в полумраке, в первую минуту. На большее Front 66 вряд ли рассчитывал, это была психологическая атака. Довольно невинная, надо признать.
Ублюдок выбрал самую глухую пору ночи, когда я как раз завис где-то между бессонницей и рваным обманчивым забытьем. Началось с того, что я услышал присутствие родителей в доме. Привычные бытовые звуки, которых
