— Я так не думаю, — говорит Девон, но не особенно убежденно. — Мы можем кататься на любых каруселях сколько нам хочется.
— Но это не будет как раньше, — настойчиво говорит ему Ник. — Теперь уже ничего не будет как раньше.
Девон хмурится.
— Я знаю, но мы же не можем остановить перемены.
Ник знает, что в этом-то и проблема. Именно этого он и боится больше всего.
Девон хочет что-то сказать — наверняка что-то содержательное, воодушевляющее, мудрое, — но его прерывает вопль Шелли, которую Эбони столкнула в бассейн.
***
— Как думаешь, мне сделать татуировку? — в тот же день, только позже, спрашивает Девона Ник.
Девон фыркает.
— Что?
— Татуировку, — говорит Ник, наблюдая за бликом света от фар машины на улице, ползущим по потолку. — Шелли всего шестнадцать, а у нее уже есть татуировка.
— Что хочешь набить? — спрашивает Девон.
Ник задумывается. Ему нравится идея татуировки. Нечто со смыслом, значимое для него, что останется на нем навсегда — здорово, правда? Вот только он беспокоится, что ничего значимого в его жизни нет. Будет ли странно набить имя Девона? Наверное, да. И хотя список того, что нравится Нику, довольно велик — там, среди прочего, и «Властелин колец», и «Гарри Поттер», и «Мстители», — он не уверен, что хочет видеть на своей коже любую из этих франшиз. Он хочет что-то более личное. Только его. Он просто не знает, что это.
— Интересно, у Джея есть татуировки?
— Ты не знаешь?
Ник пожимает плечом и укрывается одеялом.
— Ну, я еще не видел его полностью голым.
— Чувак, ты серьезно?
— А что? Это странно?
— Не знаю, — говорит Девон. — Типа того. В смысле, разве с друзьями по сексу не раздеваются догола?
— Ну его член-то я видел. Просто все остальное — нет.
— Думаю, это начало.
— И это реально очень красивый член, — со вздохом говорит ему Ник.
— Рад за тебя, бро, — стойко отзывается Девон. Для натурала он невероятно поддерживает его. Что лишь справедливо, думает Ник, поскольку ему приходится слушать, как Девон распинается о девичьих прелестях. Их прелести, наверное, классные и все такое, просто совсем не Никова тема. Но Ник тоже оказывает другу поддержку. Однажды, еще в старших классах, он даже помогал Девону гуглить, как делают куни. Серьезно, интернет знает все. Кроме того, что делать со сведенным языком, из-за которого Девон в итоге и опозорился.
Снова вздохнув, Ник перекатывается на бок. Кладет голову Девону на плечо, а Девон одной рукой обнимает его. И Ник — что наверняка является полным нарушением их кодекса дружеских обнимашек — немедленно начинает думать, каково было бы лежать вот так с Джеем.
— Ты сейчас думаешь о Эбони, да? — спрашивает он.
— Какая-то часть меня всегда о ней думает, — признает Девин. — Это делает меня жутким маньяком?
— Ты же не следишь за ней день и ночь?
— Нет!
— Тогда ты не жуткий маньяк.
— Круто, что мы с ней друзья, и мне кажется, она будет не против стать не просто друзьями, но вдруг я спрошу ее, и она скажет «нет»?
Ник ненадолго задумывается.
— А если ты спросишь ее, и она скажет «да»?
— Неслабый такой риск, — тихо говорит Девон.
— Отношения — трудная штука, — бормочет Ник.
— Да уж, — соглашается Девон, качнув головой. — Как по-твоему, мы когда-нибудь в них разберемся?
— Зная нас, наверное, нет.
— Наверное нет, — повторяет Девон. Похоже, он прилично расстроен. — Наверное, мы никогда ни в чем не разберемся.
Или тоска Ника заразна, или она в той или иной степени есть во всех. Но это не утешает.
***
Ночью воскресенья Ника будят тихие звуки музыки. Он выбирается из постели и на цыпочках спускается вниз. В гостиной горит свет. Ник заглядывает за угол.
Журнальный столик отодвинут к стене.
Рядом сидит их собака по имени Скутер и бесшумно постукивает хвостом по ковру.
У Ника отваливается челюсть.
Его мама и папа танцуют. Обнявшись, они медленно переступают ногами, потому что, как думает Ник, не умеют по-настоящему танцевать. Щека его матери лежит у отца на плече. Ее глаза полуприкрыты, на губах играет улыбка. Отец, словно пытаясь уделять внимание ритму, покачивает головой.
Ничего страннее Ник в жизни не видел. А он, на минуточку, видел все фильмы Дэвида Линча.
Неужели люди могут просто так танцевать посреди ночи? Или Ник случайно забрел в параллельное измерение, где его родители — абсолютно другие, странные существа? У них, правда, нет каких-нибудь жутких пуговиц вместо глаз, но они танцуют. Танцуют.
Внезапно на него наваливается целая лавина эмоций, и Ник не может понять, почему. Он даже не может распутать ниточки противоречивых чувств, чтобы узнать, откуда они начались. Это так прекрасно и грустно. Словно крохотный огонек, чересчур глубоко погребенный в будничной жизни, чтобы когда-нибудь засиять.
Его мать обнимает отца за шею, и ее улыбка становится шире.
Его родители влюблены.
Внезапно у Ника сжимается горло, а в глазах начинает щипать.
Он хочет остаться и еще немного понаблюдать и вместе с тем не хочет видеть, как танец заканчивается. Он не хочет видеть, как они расходятся в стороны и возвращаются в свою рутинную жизнь. И потому он уходит наверх — осторожно, чтобы не скрипнула третья ступенька — и снова забирается под одеяло.
И у него, кажется, получается вытащить из клубка сложных эмоций ниточку, которую он узнает. Это зависть.
Было бы здорово,
