Он так спешит убраться со стройки, что только на полпути к дому вспоминает, что не взял свой контейнер с обедом. Ну и хрен с ним. Он не вернется назад.
Он даже не стал тратить время на споры с прорабом. Просто ушел со стройки и все, оставив Ника сидеть на бордюре, а прораба звонить мистеру Гроверу. Ник выглядел бледным и перепуганным, будто вызванный к директору школьник. Джей оглянулся на него на секунду, а Ник поднял глаза, криво улыбнулся и пожал плечом, словно говоря «что тут сделаешь». Ну, для начала, можно не предлагать незнакомцам минет, особенно своим коллегам в рабочее время. Не то чтобы Джей переложил на него свою долю вины. Его же никто не заставлял соглашаться.
Джей находит место, где оставил свой мотоцикл, и уезжает, не обращая внимания на скрежет цепи. У него нет лишних денег, чтобы ее починить, и — о, да — вдобавок он теперь безработный.
Черт.
Джей выезжает из города, потому что идея сидеть в пустом доме не кажется ему привлекательной. Франклин в принципе малопривлекательный городок. Именно поэтому он смылся отсюда сразу по окончании школы и возвращается только на три месяца в год. Да, здесь его родной дом, но, когда бы он ни приехал, ему не терпится снова отправиться в путь. Может, уехать прямо сейчас? Отправиться в другой штат, увидеть что-нибудь новое.
Но в итоге он поворачивает назад. Доезжает до спуска к реке и паркуется у дорожки. Сейчас около десяти — слишком поздно для утренних велосипедистов и бегунов, так что людей рядом немного. Джей смотрит на реку, жалея, что забыл свой обед. Он безработный. Хотя бы устроил себе чертов пикник у реки.
Спустившись к берегу, он вспоминает о том, сколько времени проводил здесь ребенком. Его отец любил реку. Каждое утро он садился на велосипед и проезжал вдоль берега несколько миль. Человек, который следит за собой, не должен умирать от сердечного приступа в сорок один.
Жизнь коротка.
Зачем отказываться от приключений и оседать на одном месте, если завтра тебя может не стать? С другой стороны, люди страдают от рутины везде, куда бы он ни приехал.
Чувствуя себя неприкаянным даже больше обычного, он садится под деревом. На нем до сих пор чертов пояс для инструментов. Джей отстегивает его и кладет рядом на землю. Потом вытирает руки о джинсы и вспоминает, как Ник стоял перед ним на коленях. Вспоминает его усмешку, энтузиазм, то, как он присосался к нему, когда Джей начал кончать.
Его член вздрагивает, как будто сегодняшнего внимания ему было мало.
Вдали человек бросает палку собаке. Палка падает в воду, собака прыгает с берега с реку и плывет за ней, поднимая фонтаны брызг.
Сам не зная, с чего, Джей начинает смеяться.
Безумный день.
Безумный парень.
Чертов безумный мир.
В основном, думает Джей, он смеется, наверное потому, что теперь ему предстоит объяснить своей матери, за что именно он был уволен.
Глава 3
Крис Сталнекер не плохой человек. Для отца даже довольно хороший. Он не козел — ничего такого, — просто скуп на эмоции. Не настолько, чтобы у Ника развился синдром недостатка внимания или патологический страх быть отвергнутым, как у Синдзи в «Евангелионе», просто у Криса и Ника совсем мало общего. Иногда Нику кажется, что они не отец и сын, а пара соседей. Если не считать периодических лекций на тему ответственности — которые Ник вежливо слушает, а потом полностью игнорирует, — его отец с тем же успехом мог быть незнакомцем.
Прямо сейчас Ник жалеет, что это не так.
Если бы речь шла о ком-то другом, было бы уморительно наблюдать, как Харви Гровер объясняет отцу, почему именно Ник больше не работает в его фирме. Но оказывается, когда речь о тебе, это не столько смешно, сколько мучительно стыдно. Потому что между терпимым отношением Криса Сталнекера к ориентации Ника и восприятием им красочных, но непрошенных образов, которые вывалил на него Харви Гровер, лежит огромная — огромная — пропасть. Крису стопроцентно не хочется, чтобы его тыкали в это носом.
Разочаровать Криса стало специальностью Ника.
— Он… что? О, боже мой. О. О, боже. — С каждой секундой лицо Криса бледнеет все сильней и сильней. А он, на минуточку, и без того достаточно бледный. — Спасибо, Харви. Конечно, я понимаю. До свидания.
— Что? — спрашивает мама Ника. — Что происходит?
Застряв на кухне, точно в ловушке, Ник слегка опасается, что если попытаться уйти, то ему отвертят башку.
Когда Ник обреченно плюхается на стул, его отец наклоняется и гневно смотрит Нику в лицо. С глазом, опасно выпирающим из глазницы, и рукой, вцепившейся в галстук, словно тот душит его, Крис похож на маньяка. Вторая его рука по-прежнему стискивает телефон.
— Что? — снова спрашивает его мать.
— Ника выставили с работы, — отвечает отец.
Не в бровь, а в глаз. Хотя на бровь тоже попало, хочет сказать ему Ник, но нет. Ник, молчи.
— Сам скажешь матери, что натворил, или это сделаю я?
— Ну… — мнется Ник. А вообще не рассказывать можно? Наверное, нет. Ему очень-очень не хочется говорить, что случилось, но вынуждать делать это отца очень-очень не хочется тоже. — Меня типа как застукали, когда я делал кое-что одному парню. В туалетной кабинке.
— Кое-что? — переспрашивает его мать.
Криса пробирает дрожь. Ника тоже.
— Ну… минет, — говорит Ник.
О, младенец Иисус, пусть его мама знает, о чем идет речь, и ему не придется ее просвещать. Знает, конечно, из книг, а не потому, что сама… О, господи. Да что у него сегодня с мозгами?
— О, — произносит, наконец, его мать и моргает. — О!
Все замолкают. Наглухо.
Ник морщит нос и смотрит на капельку засохшего кетчупа на столе.
На стене тикают часы.
На кухню
