Во время первых визитов Соня и Юлия не решались заговорить с визитершей. Потом, убедившись, что их не спешат избивать, насиловать или мучить, осмелели. Когда Юлия спросила, где они находятся и что нужно их посетителям, женщина улыбнулась и широко раскрыла рот. Языка у нее не было. Вид круглого пустого зева так напугал пленниц, что новых попыток пообщаться они не делали. Просто сидели взаперти, бездумно смотрели телевизор и ждали, когда их вызволят из заточения. Или сделают с ними что-то. Ведь не шутки ради их сюда доставили.
Юлия не уставала проклинать себя за то, что поперлась в тот злополучный ресторан, да еще дочь за собой потащила. Что теперь будет? Сумеет ли их найти Данко? Наверняка он уже подключил к поискам всю полицию Бангкока. Какое счастье, что Соня догадалась позвонить ему из магазина. Благодаря этому зона поиска значительно сократилась. Но все равно верить в благополучный исход становилось все труднее и труднее. Ведь столько времени прошло…
— Какой сегодня день пошел? — спросила Юлия, не отрывая глаз от экрана, по которому кто-то за кем-то гнался, паля из пистолета.
— Третий, — ответила Соня, не поворачивая головы. — Или четвертый. Я перестала считать. Какая разница.
Она лежала поперек кровати, уставившись в потолок. На ней, как и на Юлии, был коротенький белый халат с поясом, похожий на кимоно каратиста или дзюдоиста. Остальную одежду у пленниц забрали, когда они находились без сознания. Кто-то раздел их, бесцеремонно разглядывая. Слава богу, никто не воспользовался их беспомощным состоянием. Во всяком случае, они не обнаружили никаких признаков, указывающих на это.
— По-моему, четвертый, — неуверенно произнесла Юлия.
Ориентироваться во времени удавалось благодаря телевизору. Телефоны, как и все, у пленниц изъяли. У них не осталось ничего… кроме них самих.
— Это имеет значение? — спросила Соня, не отрывая взгляда от потолка.
Глаза ее не мигали и казались стеклянными.
— Нет, третий, — решила Юлия. — Сегодня папа за нами придет. Я чувствую.
— Ты и вчера чувствовала, мама.
— Мне так…
Юлия не договорила. Слезы душили ее. Было страшно не столько за себя, сколько за дочь. Такая чистая, такая молодая, такая красивая. Что ее ждет? Как уберечь бедную девочку?
— Мне так стыдно, — пролепетала Юля, слизнув соленую каплю с уголка губ. — Я так виновата перед тобой.
— Не плачь, мама, — сказала Соня. — Слезами делу не поможешь.
Голос ее был холодным и чужим. Она ни разу не заплакала. Даже когда они очнулись в своей тюрьме и поняли, что случилось непоправимое. Сначала Юлия думала, что такое неестественное спокойствие Соне помогает сохранить снотворное, которое им подсыпали, когда они ужинали в «Красном драконе». Потом стало ясно, что это что-то другое. Не равнодушие, не апатия. Это была обреченная готовность к самому худшему. Что бы Соня ни говорила, она на самом деле не верила в спасение.
Ох, какой жалобный, какой молящий взгляд у нее был за столом, когда она поняла, что не в состоянии пошевелить пальцем или позвать на помощь. Юлия хотела встать и бессильно упала на стул, потому что и ее ноги отказывались держать. Их окружили вежливо улыбающиеся официанты, лопоча по-своему, вытащили из-за стола и, бережно придерживая под руки и за талии, повели в зал, где передали таким же улыбчивым людям в зеленых халатах. Судя по всему, этот нехитрый спектакль был разыгран для остальных посетителей. Мол, две туристки перебрали спиртного или отравились чем-то. Бедняжкам стало плохо, им вызвали скорую. И вряд ли хотя бы одна живая душа заподозрила, что дело нечисто, что мать и дочь одурманили какой-то гадостью.
И вот результат. Они в тюремной камере без решеток на окнах, потому что окон нет. Сбежать невозможно. Передать весточку тоже. Защиты нет. Две слабые, беспомощные женщины в фривольных халатиках на голое тело.
— Я не плачу, — сказала Юлия, решительно вытирая глаза. — Нечего нюни распускать. Все будет в порядке. Я не дам тебя в обиду.
— Угу, — пробормотала Соня. — Мама, это будет очень больно?
Она резко села на кровати.
— Ты о чем? — испугалась Юлия.
— О том самом, — сказала дочь. — Нас в публичный дом отдадут, разве ты не понимаешь? Вот я и думаю, больно это, когда несколько мужчин сразу или по очереди… Я, конечно, не девочка, но опыта у меня маловато.
И тут она засмеялась. Пугающим, пронзительным смехом, больше похожим на захлебывающиеся рыдания. Это была истерика. Все напряжение, которое все эти дни копилось в душе Сони, прорвалось наружу. Она хохотала, взвизгивая, и никак не могла остановиться.
Похолодев от ужаса, Юля побежала за водой, почему-то забыла, где ее искать, и вернулась обратно, чтобы обнять дочь и прижать ее к груди. Сначала Юлия утешала ее, а потом заплакала тоже, навзрыд. Как ни странно, это подействовало на Соню успокаивающе. Повсхлипывав еще немного, она сказала:
— Не слушай, что я от страха болтаю, мама.
— Я не слушаю, — произнесла Юлия в нос.
— Папа все равно за нами придет, — сказала Соня.
— Обязательно.
— Он ведь в молодости совсем неукротимый был, да?
— Он и сейчас такой, — улыбнулась Юлия сквозь высыхающие слезы.
— А как вы с ним познакомились?
В ожидании ответа Соня уселась поудобнее, привычно приняв позу, с которой начинала занятия йогой до того, как очутиться в темнице. Юлия тоже сменила позу, обхватив колени руками. Она множество раз рассказывала дочери эту историю, но той никогда не надоедало слушать.
«Это пройдет, когда она сама выйдет замуж, — подумала Юлия. — Истории чужой любви перестанут занимать ее воображение. Ну и пусть, так и надо. Лишь бы нам выбраться отсюда, лишь бы выбраться».
— Ну, слушай, — начала она.
Соня заранее улыбнулась своей странной улыбкой с опущенными вниз губами. Глаза ее были еще мокрыми, поэтому казалось, что она вот-вот заплачет опять.
* * *Юлия и Данко познакомились, как в романе. На нее напали, а он ее спас. Так банально. И так потрясающе.
Был новогодний вечер. Стемнело рано, на улицах было почти пусто: все сидели по домам, отдыхая
