Все резко изменилось, когда Юлия вошла во двор, где жила ее однокурсница, у которой уже собралась веселая компания, решившая воспользоваться отсутствием родителей, отправившихся в гости. Юля и опомниться не успела, когда была подхвачена под обе руки и ее затащили в беседку, где толкнули на обледенелую скамью.
— Вы что? — пискнула она пока еще с недоумением, а не со страхом глядя на двух мужчин, обошедшихся с ней столь бесцеремонно.
— Цыц, — скомандовал один из них, весь какой-то дерганый, суетливый, с водянистыми глазами и воспаленными веками.
— Ты чья? — спросил третий мужчина, втиснувшийся в беседку третьим.
Всем было за тридцать, а может, и под сорок. Все были в коротких кожаных куртках, спортивных штанах с лампасами и кроссовках. На головах у двоих плотно сидели шерстяные шапочки, закрывающие лбы и уши. Третий был без головного убора, бритый наголо.
«Бандиты», — пронеслось в голове оторопевшей Юлии.
— Как это чья? — спросила она, безуспешно пытаясь держаться уверенно и независимо. — Я ничья. Своя собственная.
— От муженька, значит, отрекаешься? — спросил дерганый. — Сиди! — он больно толкнул ее в грудь. — Не рыпайся, падла.
Его дружок с кавказским носом, не произнеся ни слова, со всего размаха ударил ее ботинком по голени. Боль была такая, что Юля потеряла способность дышать. Сидела, хватая разинутым ртом воздух, и все никак не могла вдохнуть.
— А давай, Шорох, я ей туда кой-чего суну, — сказал носатый, с интересом наблюдая за ее губами.
Он пошарил внизу рукой, но тот, что с голым черепом, его остановил:
— Успеешь. Все успеем. Если она, конечно, не дура. Ты дура?
Бритый запустил пятерню под Юлин капюшон и дернул ее за волосы, вынуждая запрокинуть голову и смотреть ему в неподвижные внимательные глаза.
— Нет, — прошептала она.
— Тогда говори, где твой Степашка прячется. Он совсем охренел? Не врубается, что долги возвращать надо?
— Не знаю я никакого Степашки, — сказала Юлия и жалобно скривилась. — Отпустите меня.
— Должок получим, тогда и отпустим, — решил бритоголовый. — А пока с нами поедешь.
Он качнул круглой головой в сторону тонированной черной, как катафалк, иномарки, стоящей в нескольких шагах от беседки.
— Погоди, погоди, — запрыгал носатый, пристраиваясь к Юлии.
Она попробовала выскочить из беседки, но дерганый поймал ее за капюшон и легко втащил обратно. Ботинок носатого ударил ее по второй ноге.
Она так никогда и не узнала, с кем ее перепутали и за какого Степашку намеревались наказать. Потому что сцена переменилась еще раз и эта перемена была более драматическая, чем предыдущая.
Высокий красивый парень ворвался в беседку, как вихрь, такой же черный, как его пальто. Первым получил сексуально озабоченный: только мелькнули ноги в расстегнутых штанах. Двое мужчин, оставшихся в беседке, приняли боевые стойки, но это им нисколько не помогло. Парень бил их яростно, страшно и так сильно, что ни один, ни второй на ногах не устояли. Юле отчетливо запомнилось, что половина ударов наносилась не кулаками, а широкими открытыми ладонями. Спасения от этих оплеух не было. Бритоголовый один раз попробовал встать, за что получил коленом в лицо. Больше он признаков жизни не подавал. Даже когда его приятели отбежали подальше и принялись сыпать матерными угрозами.
— Я Данко, — сказал парень не обращая внимания на носатого, успевшего вооружиться битой, выхваченной из багажника. — Ты здесь живешь?
— Нет, — ответила Юля. — В гости шла.
— Тогда уходим отсюда, — поторопил Данко. — И лучше тут не показывайся больше. Караулить бу…
Отпрыгнув, он встретил набежавшего противника своей впечатляющей оплеухой, отправившей того в сугроб.
— Караулить будут, — закончил он, увлекая Юлию за собой. — Бандиты. Развелось, как тараканов.
— А почему ты… почему ты их так?
Она неумело изобразила взмах ладонью.
— Чтобы пальцы не ломать, — пояснил Данко. — Раньше бывало, больше не хочу.
— Часто дерешься?
— Не то чтобы часто, но случается.
Они молча проманеврировали по дворам и переулкам, не обнаружили погони и остановились в тени трансформаторной будки. Тут Юлия привстала и поцеловала спасителя в подбородок: выше не достала, хотя всегда считала себя девушкой даже слишком высокой.
— Я Юля, — представилась она. — А ты хулиган, Данко, да?
— Нет, — сказал он, разглядывая ее узкими черными глазами. — И не благородный рыцарь. Просто меня лучше не выводить. Натура такая.
— Хорошая натура, — прошептала Юлия. — Мне нравится.
И поцеловала его снова, на этот раз прямо в губы, потому что он догадался чуть наклониться.
Через три дня они подали заявление в загс, через два месяца поженились…
— Как в сказке, — прокомментировала Соня, выслушав рассказ.
Юлия промолчала, хотя ей было что сказать по этому поводу. Сказка — она и есть сказка, сильно отличающаяся от настоящей жизни. Данко был не только силен, отважен и склонен к широким жестам. Он был еще и вспыльчив. Первые годы ее замужества были омрачены какими-то безобразными драками и темными историями, в которые Данко ввязывался постоянно. Визиты пострадавших, приводы в милицию, даже одна судимость, завершившаяся условным сроком за хулиганство…
Остепенился он годам к тридцати, но до этого успел попортить немало нервов родным и близким. А теперь его неугомонный характер стал причиной того, что Юлия и Соня попали в беду. Не поперся бы пьянствовать со своим дружком, ничего бы не было.
Ох, Данко, Данко… Когда же ты примчишься исправлять свою ошибку? Где ты теперь? Что делаешь?
День шестой
Голову сверлили одновременно с двух сторон, приставив сверла к обоим вискам. Они пронзали мозг, причиняя невыносимую боль. Выдерживать это дальше было невозможно.
Данко открыл глаза, с трудом преодолевая тяжесть набухших век. Первое, что он увидел, была большая квадратная бутылка, поблескивающая на том самом столе, где лежала его голова. Рядом, среди засохших капель и отпечатков бутылочного донышка, призывно светился мобильник. Это он издавал пронзительные,
