— На дачу, — ответил Женька, внимательно глядя сквозь стекло на улицу, где ничего примечательного не происходило.
Моросил скучный летний дождь, редкие дымные тучи бежали по небу, деревья стояли блестящие, неестественно зеленые. «Мои этого не увидят», — привычно подумал Женька.
— Нужно будет продуктов набрать, — сказал он. — Но у меня башка не варит. Придется тебе командовать.
— На дачу? — переспросила Ленка.
Он обернулся. Кивнул:
— Да.
— Зачем?
— Есть дело, — сказал Женька.
— Нет, Женя. — Ленка встала, подошла, положила ему руки на плечи, заглянула в глаза. — Не надо туда. Там ты будешь все время вспоминать и грустить.
— Я не для того туда еду.
— Все равно. Тебе нужен позитив. Знаешь, когда думаешь о плохом, то притягиваешь к себе разные неприятности. — Ленка развернула к себе голову Женьки, попытавшегося отвернуться. — Нельзя так. У тебя вся жизнь впереди. Думаешь, твоим родителям приятно видеть, как ты страдаешь?
Он косо посмотрел ей в глаза:
— А они видят?
— Конечно, — убежденно произнесла Ленка.
— Сидят на облачке и вниз смотрят?
— Зачем ты так? Ясно же, что мы не умираем насовсем. Это только переход.
— Куда?
— Ну… Это слишком сложный вопрос. По-разному говорят. Нам с тобой рано о таком думать. Потом когда-нибудь, когда состаримся.
— Я не хочу потом, — сказал Женька. — Я хочу сейчас. Моих родителей убили. Их нет, понимаешь? Были, а теперь все. — Он помахал перед собой рукой. — Пусто, никого. И никто на меня не смотрит, не надо тут… цирк из смерти устраивать.
— А вот в Нью-Орлеане… — Ленка сделала интригующую паузу. — Там похороны как карнавалы проходят. Негритянский джаз играет, они веселятся, а покойника бегом на кладбище несут. В знак того, что тяжелая земная жизнь закончилась, а начинается новая. Вот и празднуют.
— Я терпеть не могу джаз. И карнавалы негритянские. У нас тут не Нью-Орлеан.
Женька выругался. Она потребовала, чтобы он при ней не смел этого делать. В принципе, она была права, но не сегодня. Не в эти дни, когда он был по большей части предоставлен самому себе и своему горю.
Отойдя, Женька буркнул, обращаясь к стене или какому-то предмету мебели:
— Ладно, мне собираться надо. Рано утром выезжаю. Дел — во!
Он провел ребром ладони по горлу. Была еще надежда, что Ленка спохватится, предложит помощь, а потом и вовсе вызовется сопровождать его на дачу. Но она этого не сделала. Притворилась обиженной. Так было проще сбежать, предоставив ему самому расхлебывать свое горе. Даже дверью хлопнула, уходя. И это была точка в их отношениях. Женька знал, что никогда больше не сможет относиться к ней по-прежнему. Вообще никак не сможет относиться.
Вечер прошел уныло. Свет в комнатах был какой-то пыльный, тусклый, по углам клубились тени. Совершая любое простое действие — открывая холодильник, включая телевизор, стеля постель, — Женька не мог отделаться от чувства, что за ним кто-то наблюдает.
Может быть, что-то действительно есть за пределами известного нам мира?
От мысли этой холодок пошел по коже. Женька не переставал любить родителей, но ему было страшновато представлять себе, что, видоизмененные, они каким-то образом продолжают присутствовать рядом.
Поворочавшись, он отыскал самую уютную и безопасную позу, натянул простыню на голову и оставил снаружи только лицо. Сначала он лежал лицом к стене, но потом решил, что спанье на левом боку может стать причиной кошмаров, и развернулся. Сон поглотил его быстро, как черная трясина. Женьке ничего не снилось. Он просто провалился во мрак, а потом вынырнул оттуда.
Рассеянный лунный свет придавал комнате вид незнакомый и таинственный. Проникая сквозь окно, он оставлял на стене косой светлый прямоугольник. В его верхней части покачивались две странные тени, похожие на человеческие ноги.
Штаны у соседей наверху сохнут? Но откуда у штанов ступни? Почему они скользят вниз? И что это за черная черта между ними?
Подняв голову, Женька увидел снаружи человеческую фигуру, болтающуюся в воздухе. Вот вытянутая нога нащупала подоконник и стала на него. Вот за ней последовала вторая. Отклонившись корпусом назад, человек держался за веревку, уходящую вверх. Ему оставалось взяться рукой за раму открытого окна, подтянуть себя ближе и забраться внутрь.
В том, что это вор, не было ни малейших сомнений. Женька даже знал, зачем явился этот человек, одетый, как хренов Бэтмен, во все черное и обтягивающее. Ему понадобились документы на дачу. Они хранились дома, Женька уже отыскал их и положил к собранным вещам, чтобы захватить с собой. Он прекрасно понимал, какую ценность представляют эти бумаги. Без них земельным участком Артемовых не завладеешь, и тогда убийство было напрасным.
Мысль о родителях обожгла холодом, словно кровь в венах мгновенно застыла, обратившись в лед. Бесшумно и стремительно поднявшись с дивана, Женька бросился к окну.
Рука в черной перчатке уже просунулась с улицы, ощупывая внутреннюю поверхность стены. Подхватив на ходу увесистую вазу с чеканным узором, Женька изо всех сил хватил ею по черным пальцам.
Вскрикнув, черный человек отдернул руку и повис на своем тросе, раскачиваясь в метре от окна на высоте восьмого этажа. Держался он только одной рукой, поскольку удерживался на карабине, пристегнутом к поясу со шлеей, пропущенной между ногами.
Сообразив, что он обнаружен, человек поспешно схватился за механизм карабина. Понимая, что обратно наверх ему взобраться не дадут, он решил спускаться вниз.
Вжик, и черная фигура исчезла из виду. Но Женька не растерялся. Упав животом на подоконник, он дотянулся до троса и схватился за него обеими руками.
После нескольких рывков из стороны в сторону грабитель превратился в живой маятник. То ли карабин его заклинило, то ли трос был слишком коротким, но спуск прекратился на уровне шестого этажа. Задрав голову, он протестующе вскрикнул.
Это не остановило Женьку. Он продолжал раскачивать трос, стараясь придать висящему телу траекторию, параллельную стене дома. С седьмой или восьмой попытки удалось ударить черного человека об угол выступающей вперед лоджии.
Еще раз и еще!
Наконец болтающееся на веревке тело врезалось в стекло,
