До того, как она направила на него луч фонаря, Женька успел увидеть, что она невероятно красива, стройна и не поддела ничего под расстегнутую рубашку. Потом слепящий свет лишил его возможности созерцать женщину. Правда, того короткого мгновения, пока она стояла перед ним, хватило, чтобы Женькины трусы вздыбились там, где было предназначено природой.
— А это еще кто? — спросила она, приближая фонарь к перепачканному гарью лицу Женьки.
— Мой новый товарищ, — сказал Юрий. — Можно сказать, боевой.
Женщина выключила фонарь и повернулась к нему.
— Мы так не договаривались, — сказала она.
— У него дом сожгли. А до того родителей убили, примерно как твою бабушку. Не прогонять же его.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Женька, вставая.
Уже было можно. Правда, пришлось стыдливо скрестить ладони перед собой. Трусы были грязные. Да и самому Женьке не мешало бы искупаться.
— Поболтал тут кое с кем из аборигенов, — пожал плечами Юрий. — Надо же знать, кто, что и как.
— Проходите в дом, — позвала женщина, придерживая рубашку на уровне груди. — Кстати, меня зовут Ангелина. Не Анжелика и не Анжела, усек?
— Ага, — кивнул Женька, неловко поднимаясь на крыльцо.
У нее были потрясающие волосы, коротко остриженные, с длинной челкой до середины щеки. В такую невозможно было не влюбиться.
«Только бы трусы не заметила, — лихорадочно размышлял Женька. — И чтобы не торчало внизу. Скорее бы одежду какую дали. Неловко ведь. Все одеты, один я, как нудист какой-то».
— У меня дом сожгли, — сказал он, перетаптываясь в темной кухне.
— Я уже слышала, — тряхнула челкой Ангелина. — Юра, сходи за водой, пожалуйста. Твоему боевому товарищу не мешает искупаться.
— Он сам сходит, — отмахнулся Юрий.
— Он босой. И замерз. Прояви элементарное гостеприимство, ладно?
— Я могу и сам, — вмешался Женька, не способный допустить, чтобы из-за него случилась ссора.
На него даже не посмотрели.
— Он взрослый мальчик, — сказал Юрий. — Сам о себе позаботится. Если ему что-то нужно, так это одежда. Подбери ему что-нибудь, ладно?
Не дожидаясь ответа, он отправился наверх. Ангелина слегка нахмурилась, потом окинула Женьку взглядом и с грохотом поставила на плиту чайник.
— Знаешь, где колонка?
Он кивнул, переступив с ноги на ногу.
Она наклонилась, бросила ему пару вьетнамок.
— Обуйся, если не брезгуешь. Они мои. Маловаты, наверное.
Еще бы Женька брезговал! Эти резиновые шлепки не просто касались ее божественных ног, они были освящены ими!
— Пойдет, — сдержанно сказал он.
— Недавно кипел, так что скоро нагреется, — сказала Ангелина, показывая на чайник. — Иди за водой. Я пока подумаю, во что тебя одеть.
Получалось, что она подумает о нем! Позаботится…
Женя вышел из дома степенно, а закрыв за собой дверь, поспешил на улицу вприпрыжку. Когда вернулся с двумя полными ведрами, на крыльце его ждала небольшая скамеечка с мылом, чайником, кружкой и полотенцем. Перебравшись за угол, Женька стащил трусы и, ежась, принялся стирать. Потом искупался, поливая себя тепловатой водой. Принялся растираться.
— Сойдет?
Женька едва не ступил в жидкую грязь вокруг дощечки, на которой принимал душ. Ангелина стояла совсем рядом, протягивая ему обрезанные джинсы и серую пайту.
— Примерь, — поторопила она его. — В бедрах мы примерно одинаковые, так что джинсы должны налезть. Пайта, боюсь, маловата будет, но она тянется. А вот с трусами проблема. Ты же женские не наденешь?
— Нет, — просипел Женька, придерживая обеими руками сооруженную из полотенца набедренную повязку.
— Я тоже так подумала, — сказала Ангелина. — Других у меня нет, а Юрий не поделится, как ты уже понял.
— Ага.
— Тогда держи.
Она встряхнула ворохом одежды. Женька покрепче ухватился за полотенце и протянул руку.
— Я пойду, а ты на крыльце одевайся, не то опять перепачкаешься, — сказала Ангелина. — Тебе сколько лет?
— Двадцать… Двадцать два.
Он прикрыл одеждой полотенце, предательски изменившее конфигурацию спереди.
— Молодой совсем, — констатировала Ангелина. — Легковозбудимый. Ладно, не буду больше тебя смущать. Там на столе остатки ужина. Перекуси, если хочешь. Спать будешь на диване внизу, это в смежной комнате с кухней. Мы наверху. Позовешь, если что. Спокойной ночи.
Она удалилась. Женька выбрался на крыльцо и стал натягивать на себя выданные вещи. То, что они принадлежали этой замечательной женщине, больше его не радовало. Ведь сама она принадлежала другому мужчине.
«Мы наверху».
Защемив «молнией» волосы на теле, Женька еле сдержал вопль. Настроение окончательно испортилось.
Они, видите ли, будут наверху!
Плюнуть и уйти? Это было невозможно. Не потому, что некуда: стараниями «Стройинвеста» много дач пустовало. Просто Женька не мог уйти. Это было все равно что умереть. Он никогда не думал, что можно вот так, без оглядки, влюбиться с первого взгляда. Это казалось выдумкой, фикцией, преувеличением. И вот нате вам.
Поскольку в доме было темно, Женька решил не включать свет. Кухню освещало зарево, стоящее над поселком. Дом не жалко. Что-то символичное виделось в том, что он сгорел сразу после того, как в пепел превратились документы на право собственности.
Подняв перевернутую тарелку, Женька обнаружил несколько холодных, слипшихся вареников. Они были с творогом. Он такие никогда не любил и не чувствовал себя особенно голодным, но съел все, что находилось на блюдце. Не Юрий же вареники лепил. Ангелина.
Даже мысленное произнесение этого имени вызывало в душе что-то вроде эйфории, сопровождаемой смутной тоской. Позвать ее под каким-либо предлогом? Соврать, например, что не понял, где ему спать.
Дожевывая вареник, Женька осторожно приблизился к лестнице. Сверху доносились звуки возни, Ангелина протестующе шипела, Юрий ее убеждал, тоже шепотом. Закончилось это новой возней, продлившейся достаточно долго, чтобы у Женьки потемнело в глазах. Не помня себя, он был готов броситься наверх, когда услышал, как Ангелина тихонько вскрикнула, потом еще раз. Не от боли.
Глуша стон, рвущийся из груди, Женька вошел в отведенную ему комнату и упал на диван, зарывшись лицом в подушку. Слушать, как они барахтаются там наверху, не было сил.
