Константин тоже поделился с братьями своими впечатлениями: «Все, что ни прочел он, есть истинно художественное произведение. И те тупы, которые только видят в его сочинениях смешное. Гоголь – великий, гениальный художник, имеющий полное право стоять, как и Пушкин, в кругу первых поэтов, Гёте, Шекспира, Шиллера и проч.». Письмо это показывает, что среди Аксаковых Константин по-прежнему играет главную роль в истолковании Гоголя. Он весьма проницательно характеризует гоголевскую художественную манеру, которая отнюдь не сводится к комическому, «смешному»; он одним из первых распознает в русском писателе явление мирового масштаба.
Между тем Гоголь собирался в Петербург, чтобы забрать своих сестер Елизавету и Анну, выпускниц Патриотического института. Сергею Тимофеевичу тоже необходимо было ехать в столицу для определения в учебное заведение младшего сына, пятнадцатилетнего Михаила. С. Т. Аксаков предложил Гоголю отправиться в дорогу вместе, и тот охотно согласился. Выехали 26 октября вчетвером: Сергей Тимофеевич с детьми Верой и Мишей и Гоголь.
Впоследствии С. Т. Аксаков вспоминал эту четырехдневную поездку чуть ли не как самую счастливую пору своей жизни. В семье все хорошо, ладно. Старший сын Константин уже пережил душевный кризис, вернулся из тяготившей его заграничной поездки. Григорий и Иван успешно учатся; теперь определяется судьба младшего сына. И рядом с Сергеем Тимофеевичем – Гоголь, неизменно веселый и приветливый… Ехали в большом дилижансе, разделенном на два купе. В переднем помещался Гоголь с Мишей, в заднем – Сергей Тимофеевич и Вера.
Гоголь не переставал шутить, не было конца его остроумным проделкам и розыгрышам, как будто бы непритязательным и невинным и в то же время обличавшим удивительное постижение человеческой психологии.
В Торжке, например, путешественники решили полакомиться знаменитыми котлетами Пожарского, но едва принялись за еду, как обнаружили в мясе неимоверное количество белокурых волос.
«Мы послали для объяснения за половым, – пишет Аксаков, – а Гоголь предупредил нас, какой ответ мы получим от полового: „Волосы-с? Какие же тут волосы-с? Откуда придти волосам-с? Это так-с, ничего-с! Куриные перушки или пух, и проч., и проч.”. В самую эту минуту вошел половой и на предложенный нами вопрос отвечал точно то же, что говорил Гоголь, многое даже теми же самыми словами. Хохот до того овладел нами, что половой и наш человек посмотрели на нас, выпуча глаза от удивления, и я боялся, чтобы Вере не сделалось дурно».
В Петербурге Аксаковы остановились у Карташевских, Гоголь – у Плетнева, а позднее у Жуковского в Шепелевском доме.
Гоголь несколько раз навещал Аксаковых, обедал у них, познакомился с Надеждой Тимофеевной и Григорием Ивановичем Карташевскими. Особенно было приятно Сергею Тимофеевичу рассказать Гоголю о Маше Карташевской, ставшей, не без влияния Константина, глубокой почитательницей великого писателя.
А однажды Сергею Тимофеевичу довелось оказать Гоголю немалую услугу. Дело в том, что Гоголь, давно уже не выступавший с новыми произведениями, отклонявший ради труда над «Мертвыми душами» предложения о сотрудничестве в журналах, испытывал постоянные денежные затруднения. Год назад Сергей Тимофеевич уже внес свой пай – 250 рублей в общую сумму, собранную друзьями для Гоголя. Теперь ему представилась возможность снова помочь писателю – случай, который окрылил и осчастливил Аксакова… Но лучше всего об этом расскажет сам Сергей Тимофеевич – в своем отчете жене.
«Вчера Гоголь обедал у нас и ушел в 8 часу. Мы объяснились, и я все же теперь, по прошествии 13 часов, нахожусь еще в волнении, так я был глубоко проникнут этою сценою. Это письмо должны прочесть только ты, моя бесценная Олинька, да ты, дражайший Константин. Никто более. Здесь знают Вера да Миша». Далее Сергей Тимофеевич рассказывает, в каких стесненных обстоятельствах находился Гоголь и как ему трудно было в этом признаться. «Что делать? К кому обратиться? Все кругом холодно, как лед! Да и как унизиться великому человеку до просьбы денег, в которой, наверно, еще получит отказ?.. Зато когда я уверил его (я его обманул), что у меня деньги есть, что это меня не расстраивает, даже не стесняет, когда он почувствовал, что ему не стыдно, не совестно принять помощь от человека, заслуживающего эту честь, это счастье… Боже мой, какая радость разлилась по всему существу его, как начал он говорить о том, что у него готово, что он сделает по возвращении в Москву. Ну, этого пересказать нельзя! Это можно только чувствовать!.. Ну теперь надо обратиться к тому, где взять деньги. Я решился выпросить их, по секрету от всех, у Княжевича, а если он не даст мне, то у Бенардаки. На случай же отказа пишу сейчас же к Ивану Ермолаевичу Великопольскому и прошу его (так же под печатью тайны от всех) прислать мне все 2700 немедленно в Петербург…»
Как видим, Аксаков стремглав бросается на выручку Гоголю, не только не имея необходимых денег, но еще даже не зная, где он их раздобудет (в конце концов деньги дал Д. Е. Бенардаки, богатый откупщик, знакомый Гоголя, по некоторым сведениям послуживший одним из прототипов Костанжогло из II тома «Мертвых душ»). И больше всего беспокоит Аксакова, как бы не обидеть Гоголя своей помощью, не поставить его в щекотливое положение, не внушить ему подозрение, что это обременительно для заимодавца. Сергей Тимофеевич уверен, что Ольга Семеновна и вся семья одобрят такой шаг, а от остальных он будет держать его в строгой тайне, чтобы не вышла какая-нибудь неловкость для Гоголя.
В том же письме Аксаков сообщает об отношении писателя к другим членам семьи. «Как он хорошо понимает все наше семейство! Тебя, мой Константин!.. Он будет тебе другом на всю жизнь! Он жаждет перенесть тебя от умственного мира – в мир искусства. Еще скажу, что Гоголя никто в Петербурге не понимает, по крайней мере, из людей, мне известных. Забыл сказать. За обедом прямо против него висел портрет Кирилловны. Посмотря на него несколько раз, вдруг он спрашивает меня потихоньку: „Откуда этот превосходный портрет?” Я, разумеется, сейчас объяснил дело, и Машенька (то есть М. Карташевская. – Ю. М.) была сердечно утешена. Он смотрел портрет Веры, ею начатый, и нашей Машурки (дочери Аксаковых. – Ю. М.), сделанный Верой, и чрезвычайно хвалил, особенно Машу, и в заключение сказал, что ей нужно коротко познакомиться с Вандиком[38], чтобы усовершенствоваться; оба друга были в восхищении».
За обедом у Карташевских перед взглядом Гоголя как
